— А как вас зовут?
Человек был удивлен моим вопросом.
— О, простите! Я Фридрих.
Он не спросил, как зовут меня.
Я открыла книгу, как ломают каравай, — на середине. С моими длинными когтями невозможно перелистывать страницы аккуратно. Раньше я пыталась стричь когти, но теряла при этом много кро-ви. Теперь я просто отращиваю их. С книжной страницы мне в глаза бросился заголовок со словом «собака». Откровенно говоря, я всю жизнь терпеть не могла собак, этих коварных и трусливых существ, которые приближались ко мне сзади, безобидно семеня, и при первом удобном случае впивались зубами мне в ноги. Я бы и дальше сторонилась собак, если бы их единоплеменницу не вынесли в заголовок, который с наслаждением прочел Фридрих: «Исследования одной собаки». Выходит, собаки могут обладать пытливым умом. Новое знание смягчило мое предубеждение против этого биологического вида. Фридрих перелистал страницы и открыл книгу на рассказе, в котором речь шла о какой-то академии.
— Возможно, эта история увлечет вас больше, чем та, что о собаке, — произнес он с видом школьного учителя, счастливого, что приохотил учеников к чтению.
Я купила сборник рассказов и первым прочла «Доклад для академии». Вынуждена признаться, что нашла эту обезьянью историю интересной. Но интерес может иметь разные источники и возникать в том числе на почве ярости. Чем дальше я читала, тем более неконтролируемой становилась моя ярость, и я не могла прекратить читать. Обезьяна была существом тропической природы, и уже по одной этой причине обезьянья литература не особенно шла мне на пользу. Желание быть человеком и рассказывать о собственном вочеловечении показалось мне слишком тщеславным, слишком обезьяньим. Я представила себе обезьяну, которая подражает человеку, и у меня сразу же зачесалась спина, да так невыносимо, будто блохи в моей шкуре заплясали твист. Обезьяна-рассказчик, очевидно, считала, что написала историю успеха. А я вот уверена, что хождение на двух ногах — никакой не успех.
Мне стало дурно, когда я вспомнила, как тренировалась ходить на двух ногах. Я не только научилась этому, но и написала о своем обучении, и это было опубликовано. Вероятно, читатели решили, что своим по-обезьяньи чванливым отчетом о личном опыте я пытаюсь поддержать теорию эволюции. Прочти я обезьяний доклад раньше, написала бы автобиографию совсем иначе.
На другой день меня навестил Вольфганг. Я тут же рассказала ему об обезьяне, потому что ее история занимала мои мысли. Вольфганг изменился в лице и с негодованием воскликнул:
— На чтение чужих книг у тебя время есть, а на собственную работу нет? Пойми, наконец, если автор все время читает, то он не автор, а лентяй. Чтение крадет у тебя часы, которые ты могла бы посвятить письму.
— Чтение помогает мне учить немецкий. Я пишу по-немецки, и это экономит время. Перевод больше не нужен.
— Нет, так не пойдет! Пиши на родном языке. Ты должна излить душу, а это можно сделать только естественным образом!
— Что такое родной язык?
— Язык твоей матери.
— Я никогда не разговаривала со своей матерью.
— Мать есть мать, даже если ты никогда не говорила с ней.
— Не думаю, что моя мать говорила по-русски.
— Твоей матерью был Иван. Ты забыла? Времена матерей-женщин прошли!
Я пришла в смятение, потому что от Вольфганга не пахло ложью, то есть он верил в то, в чем убеждал меня, но я не могла согласиться с ним. Разумеется, это его начальник придумал навязать мне русский язык, чтобы переводчик мог добавить в мой текст нужные политические акценты. Пчелы превращают цветочный нектар в мед. Нектар сладок сам по себе, приторно-сладким медом он становится только благодаря процессам брожения, которые запускаются под действием отвратительной жидкости, выделяемой железами данных насекомых. (Кстати, этими знаниями я обязана конференции «Будущее пчеловодства».) Вольфганг и его друзья хотят подмешать жидкости из своих желез в мою автобиографию и сделать из нее нечто совсем другое, чем было у меня. Чтобы избежать этой опасности, я должна писать сразу на немецком. Заголовок на этот раз я придумаю сама.
Вольфганг сказал, что не хочет отвлекать меня от письма, и покинул квартиру. Я смотрела на него в окно. Едва он сел в автобус и уехал, я вышла из дома и направилась в книжный. В магазине был посетитель. Он стоял в углу, повернувшись ко мне спиной. Его черные волосы насыщенного оттенка магнитом притянули мой взгляд. Фридрих заметил меня, распахнул ресницы, отчего его глаза словно увеличились в размере, и растянул губы в подобии дружелюбной улыбки.