Спустя еще некоторое время я приобрела новый опыт, связанный с этим велосипедом, но не радостный, а горький. Утром от Ивана разило противной смесью духов и водки. Я почувствовала себя обманутой и растоптанной, швырнула велосипед в Ивана, тот умело увернулся и рявкнул на меня, при этом его руки закрутились над головой, будто велосипедные колеса. На сей раз вместо сахара он потчевал меня хлыстом. Мне понадобилось немало времени, чтобы уяснить, что существует три категории действий. За действия, относящиеся к первой категории, я получала сахар. Действия второй категории не приносили мне ни сахара, ни ударов хлыстом. А за действия третьей категории меня вознаграждали исключительно ударами хлыста. Я сортировала новые действия по трем категориям, как почтовый служащий посылки.
Закончив эту часть автобиографии такими словами, я отправилась с ней к Морскому льву. На улице дул свежий ветер, но воздух в редакции был спертым и пах холодным дымом советских сигарет. На письменном столе я увидела тарелку, полную костей, вероятно, от куриных крылышек; Морской лев сидел за столом и сосредоточенно ковырялся зубочисткой во рту. Я подала ему на десерт свою рукопись с плотно прижимающимися друг к другу буквами. Он жадно сожрал ее, хрипло откашлялся, зевнул и произнес:
— Все равно слишком мало. Пиши еще!
Меня разозлил его надменный тон.
— Длина моих текстов — мое личное дело. И кстати, что ты мне дашь, если стану писать больше?
Былое величие цирковой звезды вернулось ко мне. Морской лев был раздосадован — очевидно, не рассчитывал, что я чего-то потребую. Нервно выдвинув ящик стола, он вытащил плитку шоколада и протянул ее мне со словами:
— Вот, отличный продукт из ГДР. Ты знаешь, я сладкого не ем, так что забирай.
Я не поверила ему, потому что упаковка, которая заковывала шоколад, точно в металлические доспехи, блестела совсем не на восточногерманский манер. Скорее всего, Морской лев раздобыл этот шоколад благодаря связям на Западе. «А ведь я могла бы донести на тебя!» Впрочем, мне нельзя было подавать виду, что я его раскусила, и я просто разломила плитку шоколада вместе с оберткой. Обнажилась привлекательная жемчужно-коричневая поверхность плитки. К сожалению, на вкус шоколад показался мне горьковатым.
— Продолжишь писать — снова угощу таким шоколадом. Хотя, по правде говоря, я сомневаюсь, что тебе еще есть о чем рассказать.
Морской лев опять нацепил маску очень занятого издателя и стал перебирать глупые бумажки.
Взбудораженная его дешевой провокацией, я поспешила домой и уселась за письменный стол. Легковоспламеняющуюся силу гнева можно с пользой применить для создания текста и тем самым сэкономить энергию, которую в противном случае пришлось бы откуда-то брать. Дрова ярости не заготовишь ни в одном лесу. Поэтому я благодарна каждому, кто вызывает во мне ярость. По-видимому, во время письма я слишком сильно сжимала пальцы. Ручка не выдержала давления, лазурная кровь «Монблана» вытекла наружу и окрасила мой белый живот. Зря я разделась. Писателю не подобает работать нагишом даже в жару. После того как я сполоснулась, чернильное пятно пропало.
Я научилась носить девичью юбку с кружевами, точнее сказать, научилась выносить ее. По крайней мере, я больше не срывала ее с себя. Большие банты на голове я тоже терпела. Иван говорил, что я должна терпеть их, потому что я девочка. Я не могла проглотить этот его довод, в отличие от сахара, который была готова глотать без конца. На мою голову повязывали какие-то куски ткани, но и это с каждым разом мешало мне все меньше, да и устрашающие лучи прожекторов уже не раздражали. Я не теряла самообладания, даже если видела перед собой бурлящую людскую массу. Фанфары возвещали о моем выходе, и я на трехколесном велосипеде выезжала на ярко освещенную арену. Мои бедра прикрывала кружевная юбка, на голове покачивался огромный бант. Я слезала с велосипеда, клала правую лапу на плечо Ивана, затем взбиралась на мяч и старательно балансировала на нем. Слыша бушующие аплодисменты, я видела, как на ладони Ивана, точно вода из источника, появляются кусочки сахара. Сладкий вкус на языке и облака радостных испарений, которые поднимались из пор зрителей, опьяняли меня.