Мое прогулочное обучение успешно продолжалось, но оставляло глубокие раны на сердце. Тот, кто говорит о себе в третьем лице, приравнивается к младенцу. Этим заявлением малайский медведь уязвил мою гордость. Поскольку я симпатичен, меня могут съесть. Малайский медведь превратил меня в пугливого кролика. С тех пор как я начал называть себя «я», слова других стали ранить меня, будто камни. Я ложился спать измученный и обессиленный, думая, как было бы здорово, если бы я мог проводить все время наедине с Матиасом. Быть с ним вдвоем так же приятно, как быть одному, вернее, даже лучше, потому что рядом с Матиасом я мог бы снимать с плеч новую ношу, которая называлась «я», и расслабляться, вновь чувствуя себя Кнутом. Впрочем, после спокойного ночного отдыха я опять хотел узнавать новое о внешнем мире.
Во время одной из прогулок нас сопровождал фотограф. Он не мешал мне. Кристиан настаивал на том, чтобы репортер был только один, потому что большая группа людей могла поставить мою жизнь под угрозу. Видеозапись моей прогулки показали тем же вечером в теленовостях, так что я смог увидеть себя на экране. Кристиан сказал Матиасу:
— Не пойму, как тебе удается вести себя так естественно во время съемок? Перед телевизором сидит толпа нервных людей, которые тревожатся за Кнута или просто напряженно гадают, умрет он или нет. А ты преспокойно выгуливаешь его, словно беспородного пса, которого подобрал на улице.
— Будь Кнут беспородным бродячим псом, я был бы счастлив.
— Не стоит недооценивать силу звезды. Звезда может влиять на общество подчас даже сильнее, чем политик. Я мечтаю, чтобы однажды Кнут, как Жанна д’Арк, поднял в лапе знамя защитников окружающей среды и возглавил большую демонстрацию.
Прогулки по зоопарку можно было сравнить с получением академического образования, а шоу — с заработками на хлеб насущный. Чтобы облегчить себе труд, я пытался выяснить, при каких условиях и по какому поводу возникает человеческая радость, а также когда она исчезает. Чем больше я размышлял на эту тему, тем сложнее она мне казалась. Если я делал что-то намеренно, публике это обычно не нравилось. Мне не разрешалось ничего планировать заранее. Публике было скучно, если я слишком часто повторялся, но при этом она быстро пресыщалась, когда гениальные идеи шли сплошной чередой. Зрители переставали смеяться и погружались каждый в свои неглубокие мысли. Я управлял возбуждением толпы, точно волнами океана. Стоило мне почувствовать, что воодушевление нарастает, я ненадолго прерывал выступление. Если отклик слабел, я снова усиливал его.
Дорожку, на которой жили бурый медведь, гималайская медведица, малайский медведь и медведь-губач со своими семьями, я именовал Медвежьей. Постепенно мне становилось ясно, почему Матиас причислил всех этих непохожих между собой животных к семейству медвежьих.
Ночами большинство медведей отдыхали в спальнях, которые было не видно снаружи, а по утрам выходили на каменные террасы с бассейнами. Только панды жили в другой части зоопарка, хотя тоже относились к этому же семейству. Они обитали не в открытом вольере, а в огромной клетке. Террасы у них не было, зато в своем распоряжении они имели бамбуковую рощицу. Матиас рассказал мне:
— Кристиан так трогательно заботился о Ян-Ян. Когда Ян-Ян умерла, он был безутешен. Оплакивал ее на протяжении многих месяцев. Прийти в себя ему помог ты.
Я попытался представить себе, каково это — потерять подопечного, долго горевать о нем и возродиться к жизни благодаря новому питомцу. Поток моих мыслей прервался, когда одна из панд, мирно грызшая шуршащие листья, оглядела меня с головы до пят и сухо заметила:
— У тебя довольно милый вид. Берегись! Звери, которые выглядят слишком мило, вымирают.
Я вздрогнул и спросил, что она имеет в виду.
— Ты симпатичный, я тоже. Поскольку нашим видам угрожает вымирание, мы должны активировать у гомо сапиенсов инстинкт защитника. Для этого природа старается изменить наши мордочки так, чтобы они вызывали у людей еще большее умиление. Взгляни на крыс. Им нет дела до того, нравятся ли они людям. Этим грызунам вымирание не угрожает.
Перед каждой прогулкой я ощущал напряжение, поскольку не знал, какие новые впечатления напугают меня сегодня. Матиас, напротив, выглядел расслабленным и до, и во время прогулки, его шаг был спокойным и размеренным. Однако чем ближе подходил час шоу, тем более рассеянным он становился, и когда перед началом шоу я запрыгивал ему на спину, его лопатки были твердыми, как каменная стена. У меня шоу не вызывало опасений, потому что я был уверен в его успехе. Матиас считал, что во время шоу нельзя делать никаких пауз. Он непрерывно предлагал мне то одно, то другое, но я понимал, что ему совсем не хочется играть. Это не очень тревожило меня в минуты, когда мы боролись, потому что я чувствовал тепло рук Матиаса, но вот когда дело доходило до игры в мяч, ситуация менялась. Не от всех мячей, которые он бросал мне, я был в восторге. Один мяч не хотел даже трогать. Он был цвета золотой монеты и пах резиновыми сапогами. На нем были написаны три слова: «Глобализация, инновации, коммуникация». Заметив, что я игнорирую этот мяч, Матиас заволновался. Смекнув, что мяч — подарок важного спонсора, я подскочил к нему, но не мог схватить. Я был готов к сотрудничеству, однако мне оказалось трудно притворяться, будто я люблю этот мяч. Катнувшись назад, он взлетел высоко в небо, и публика возликовала.