С тех пор Матиас не возвращался. Утром и вечером мне передавали еду через дверцу. Персонал часто менялся, насколько я мог судить по запаху, но ни Матиас, ни Кристиан не появлялись. Каждое утро, когда решетчатая дверь открывалась, я выходил на площадку и видел вдалеке публику, которой заметно поубавилось. Вечерами, когда мой нос улавливал запах еды, я удалялся в свою комнату. Компьютер находился рядом с кроватью, но я не помнил, как он включается. В углу кровати сидела та скучная мягкая игрушка, которая была со мной с детства. Вид у нее был усталый.
У меня пропало желание воодушевлять посетителей своей игрой. Быть снаружи мне нравилось только в те часы, когда на небе показывалось солнце, потому что оно согревало мне спину и просветляло голову. Это облегчало боль. Я убирал все четыре лапы под живот и лежал не шелохнувшись.
— Кнуту так тоскливо, — донесся однажды до моего слуха голос девочки, прыгавшей на лошадке-скакалке. — Ему не с кем играть.
Дети с первого взгляда улавливали мое состояние, а вот некоторые взрослые высказывались крайне бестактно. Видимо, их гуманизм распространялся только на гомо сапиенсов.
— Погляди на его ужасные когти! Ими он ранил своего воспитателя.
— Кнут вырос и стал опасным. Он дикий зверь, а не комнатная собачка.
— Он уже не такой милашка, как когда-то.
Мать бросила меня на произвол судьбы сразу после родов. Я вспомнил об этом, когда Матиас оставил меня. Пока он был со мной, у меня не возникало желания раскрыть тайну своего рождения.
Меня вырастил представитель вида гомо сапи-енс, и это само по себе было чудом, ведь подобные опыты не так уж часто заканчиваются удачей. Мне потребовалось время, чтобы отнестись к истории собственной жизни как к чуду. Матиас был настоящим млекопитающим, в гораздо большей степени, чем его сородичи, ведь вместе с молоком, которым он поил меня, я высасывал из него жизнь. Млекопитающие могли гордиться им.
Матиас не принадлежал к моим дальним родственникам и, разумеется, не был моим биологическим отцом. Белый волк заявил, что у нас с Матиасом нет ничего общего. Мы были разными с ног до головы. Волк кичился тем, что члены его семьи выглядят одинаково, будто скопированы друг с друга. Однако я обожал Матиаса за то, что он ухаживал за таким существом, как я, и заботился обо мне, таком непохожем на него. Волк отвечал только за увеличение своей семьи. Матиас, напротив, смотрел вдаль, его взор достигал Северного полюса. Матиас всегда был со мной, целыми днями уделял мне внимание, хотя дома его ждали очаровательная жена и славные дети, которым он передал свои гены. Он был со мной не из-за того, что я хорошенький.
В те дни за мной наблюдали миллиарды встревоженных глаз. Если бы я умер, выхлопные газы образовали бы в небе огромную, твердую, как сталь, пленку и легли бы на город, словно крышка на кастрюлю. Из-за раскаленного пара резко поднялась бы температура, и все горожане сварились бы заживо в мгновение ока. На Северном полюсе растаяли бы все льды, белые медведи утонули бы, а зеленые луга погрузились бы в воды поднимающегося моря. Но чудотворцу Матиасу удавалось выжимать из кончиков своих пальцев молоко, которым он питал чудесное дитя, и Северный полюс, а вместе с ним и весь мир оставался в безопасности. Медвежонка спасли, взамен он был обязан спасти Северный полюс от дальнейших бед. Чтобы понять, как этого добиться, ему пришлось проработать философские трактаты и Священные Писания, созданные людьми. Ему пришлось плавать, пересекать ледяное море, чтобы получить ответ. Огромные ожидания тяготили его плечи.
Происходящее напоминало историю мифического героя, но я ведь был совершенно беспомощен. Я лежал, жалкий, как ощипанный цыпленок. По телевизору крутили видеозаписи со мной новорожденным. Мои глаза еще были закрыты, уши, которые пока ничего не слышали, безвольно свисали, а четыре конечности были так слабы, что не могли даже оторвать живот от пола. «Почему ребенок родился на свет так рано? Может, ему следовало бы провести в утробе еще какое-то время?» Телезрители наверняка задавали себе эти вопросы. Будь у меня такая возможность, я стал бы отрицать, что на видео показывают меня.