Когда-то очень давно был создан список того о чем сожалеют умирающие люди. Это всего пять наиболее универсальных пунктов:
1. Я сожалею, что у меня не было смелости, чтобы жить жизнью, правильной именно для меня, а не жизнью, которую ожидали от меня другие.
2. Мне жаль, что я так много работал.
3. Мне жаль, что у меня не было смелости выразить свои чувства.
4. Мне жаль, что я не поддерживал отношения со своими друзьями.
5. Мне жаль, что я не позволил себе быть счастливым.
Некоторые из этих пунктов, я бы точно назвал на смертном одре, который пока что миновал меня. Обдумав все это, в ту ночь я принял решение, что жизнь надо менять.
На следующий день меня посетило такое количество знакомых людей, которое я обычно вижу рядом с собой минимум за год, если не больше.
Разговор с мед. сестрой я опущу, а вот заключительную часть диалога с удостоверившим меня в том, что все будет хорошо доктором, упомяну. Он, прежде чем покинуть палату, попросил меня об одном одолжении, показавшимся мне как забавным, так и странным.
- Вы знаете, молодой человек, - помявшись, начал доктор. – Ваш дедушка почему-то называет меня крысой, когда думает, что я его не слышу.
- С чего бы это? – изумился я, поправлял одеяло на груди.
- Ему отчего-то не нравится моя фамилия.
- А какая она у вас?
- Родченков.
Доктор не успел покинуть мою палату, когда в нее табором лихих цыган влетело мое семейство в полном составе: дед, отец, мать. Док, встретившись взглядом с моим дедом, с надеждой посмотрел на икону, потом на меня, и стремительно выметнулся из палаты, будто за ним черти гнались.
После всех обнимашек и прочей мерзости пришлось семье рассказывать, как я угодил под машину. Кое-что я упустил, кое-где соврал, в общем, все как обычно. Мать во время моего рассказа охала и хлюпала носом. Батя обнимал ее и гладил по голове. Дед хмурился и приговаривал, что мужики из нашего рода так просто этот мир не покидают, что мы еп твою, а не хухры-мухры.
Как только я замолчал, батя окинул оценивающим взглядом мою палату и гордо произнес:
- Хорошо зарабатываешь, сынок.
- Не жалуюсь, - произнес я, будучи липовым сотрудником банка. – Думаю вот своим делом заняться.
Мысленно же я подумал, что надо уже как-то «увольняться» из банка и легализовать для родителей свое нахождение в четырех стенах съемной квартиры. Наверное, стоит придумать какой-нибудь интернет-бизнес, из-за которого подолгу дома торчу.
Я озвучил свою мысль о бизнесе вслух. Батя и матя скрепя сердцем одобрили, сынок-то уже большенький и способен сам подумать о своем будущем, а вот дед проницательно взглянул на меня из-под лохматых бровей и нравоучительно произнес:
- Слышал слова из старинной песни: а я сяду в кабриолет?
- Неа, - ответил я, подозревая, что дед неспроста их вспомнил.
- Ты это, не балуй здесь, а то для тебя станет актуальна только первая часть этой строчки.
- Не переживай, - отмахнулся я и перевел разговор на тему придуманного им прозвища «крыса», в отношении лечащего меня доктора Родченкова. - Дед, а чего ты моего доктора крысой называешь?
- Дети и внуки должны отвечать за своих родителей, - громыхнул он и погрозил в сторону двери кулаком.
Глава 2
Глава 2
Вслед за покинувшей меня через некоторое время семьей в палату зашла Наташа. Вид она имела заплаканный. Даже косметика с трудом скрывала следы недосыпа и пролитых слез. Я приветливо помахал ей рукой. Девушка увидела меня, и мир сразу же раскрасился розовыми соплями. Она быстро преодолела разделяющее нас расстояние и, рыдая, упала мне на грудь. Я растерялся. Первый раз видел ее плачущей, что-то там бормочущей о том, как она переживала за меня.
- Я так испугалась, когда увидела тебя в крови. Я думала, что ты умрешь, - тихо сказала Наташа, громко шмыгая носом.
- Зря переживала, смерть забирает только лучших из нас, - усмехнулся я. – Так что я почти бессмертен.
Девушка принялась путанно говорить, что я как раз лучший и вообще ей было бы безумно жалко, если бы я ушел в обнимку со старухой с косой. После ее слов мне самому стало себя жалко. Чуть слеза не навернулась. Наташа настолько ошибалась во мне, вознося хвалу такому прекрасному человеку как я, которого чуть не лишился мир, что мне даже стало немного совестно. Если бы я действительно был тем, кем она меня считала, то мне можно было бы давать нимб и на стену в резную рамочку. Когда я стал так дорог для нее?