Госпожа Дилуа слушала с предельным вниманием; она, без сомнения, прекрасно поняла смысл этой замысловатой тирады, но не подала и виду. Довольно заурядная, однако безотказная тактика, которую с успехом применяют как мужчины, так и женщины; такой образ действий вынуждает собеседника высказать гораздо больше, чем он осмелился бы; поэтому госпожа Дилуа ответила:
— Вы правы, сударь, Шарль не очень-то любезен; именно поэтому мы не доверяем ему общение с клиентами. Но меж тем он честный и чуткий мальчик.
— Сударыня, господин Шарль не нравится мне не потому, что я ваш клиент.
С трудом удержавшись от смеха, госпожа Дилуа посмотрела Луицци прямо в глаза и спросила, словно вызывая на ответ без утайки:
— Тогда почему?
— А вы не догадываетесь?
— Господин барон, да я и не хочу ни о чем догадываться! — Госпожа Дилуа не выдержала и рассмеялась откровенно-кокетливым смехом, происходившим то ли от крайней раскованности, то ли от совершенной наивности.
— Так вы хотите, чтобы я сам сказал вам все?
— А что, это неприлично слушать?
— Нет, но весьма трудно объяснить.
— Тогда давайте вернемся к нашим шерстяным делам, а то, вы знаете, я такая непонятливая…
— Главное — чтобы ваше сердце не страдало тем же недостатком.
— Сердце? Но разве сердце имеет отношение к нашим делам?
— Ваше — возможно, нет, но мое-то уж точно!
— Что, сверх мешков с шерстью вы положите еще и сердце? — улыбнулась госпожа Дилуа. Ее взгляд и голос были исполнены страсти, которая, впрочем, свойственна южанам в их повседневном общении с другими людьми.
Эта вроде бы простодушная фраза прозвучала так насмешливо, что Луицци был уязвлен и покороблен; но у него хватило остроумия, чтобы скрыть свои чувства и ответить в том же тоне:
— Нет, сударыня, уж если я его кому вручаю, то не задаром.
— И по какой же цене?
— По обычной. — Арман осмелел и нежно взял за руки госпожу Дилуа, бросив дерзкий взгляд на приготовленную постель.
— И какой же срок вы дадите для оплаты? — спросила она, не отнимая рук и не противясь.
— О! Платите немедленно, и наличными!
— Боюсь, у меня нет таких средств, а потому я вычеркиваю этот пункт из договора.
— О нет! Я буду стоять на своем: все или ничего.
— Хотите вместе с добротным товаром сбыть с рук плохой? — озорным тоном возразила она.
— Я, сударыня, не умею торговаться и отдаю хороший товар за сущую безделицу, лишь бы…
— Лишь бы оплатили плохой, — подхватила она, — и по цене…
— Несомненно гораздо меньшей, чем он стоит на самом деле, — галантно промолвил Луицци.
— Ой, я совсем не то хотела сказать! Право, я никак не могу согласиться… хватит, господин барон, вы сошли с ума… Я хотела только пошутить, а вы заманили меня в ловушку…
— Самый коварный капкан — это ваша красота.
— Тише, нас могут услышать… А вдруг кто-нибудь войдет? Что подумают, если увидят нас так близко?
— А что такого? Мы просто обсуждаем нашу сделку.
— О да! И она весьма продвинулась!
— Так вы поставите свою подпись?
— Разве женщина должна начинать?
Барон взял перо, расписался, затем, обернувшись к взволнованной госпоже Дилуа, чьи прикрытые глаза, казалось, не хотели смотреть на то, что она собиралась себе позволить, снова взял ее за руки и прошептал:
— Теперь я рассчитываю на вашу обязательность…
Госпожа Дилуа покраснела до корней волос, но все-таки игриво ответила:
— Пожалуйста, сколько угодно, ваша милость…
И подставила загорелую и зардевшуюся щечку.
Луицци слегка опешил, но все-таки поцеловал ее.
— Это далеко не все, — вкрадчиво прошептал он.
— Да вы что!!! — воскликнула госпожа Дилуа тоном должника, у которого требуют тройные проценты за кредит. — Что же вам еще нужно?
— Чуточку счастья…
— Что вы имеете в виду?
— Если муж где-то далеко… — Луицци опять взглянул на постель, словно уже чувствуя себя в ней хозяином.
— А если у служанки ушки на макушке?
— Ее отправляют спать.
— Можно подумать, она не заметит, кто и когда вошел или вышел.
— Совершенно верно; но, выйдя, можно потихонечку вернуться обратно.
— О, да вы, я вижу, опытный ловкач!
— Не без того…
— Ну что ж! Там… около двери есть калиточка…
— И она будет открыта, я правильно понял?
— Конечно, но, чтобы войти, нужно оказаться снаружи. Начнем же с этого.
— Но мы ведь закончим, не правда ли?