– Но почему же?
– Не смею сказать; но вы можете и сами догадаться.
– Говорите, господин барон, не стесняйтесь; коммерсантам не привыкать к самым причудливым условиям.
– Условие, которое я хочу обговорить, – вы сами его предложили.
– Я? Я еще ничего не предлагала…
– И тем не менее я согласен; это условие позволит мне вспоминать вас как самую очаровательную женщину, что я когда-либо встречал, и в то же время даст мне возможность оставить о себе не менее приятные воспоминания.
Госпожа Дилуа стыдливо покраснела и с взволнованным оживлением промолвила:
– Муж не давал мне полномочия на что-либо подобное, и я не торгуюсь на сей предмет.
– Вы слишком скромны и послушны… – упорствовал Луицци.
– Я всего-навсего честный человек, – оборвала его госпожа Дилуа довольно сурово, дабы покончить с этой темой.
Она открыла папку, нашла нужную пачку бумаг, раскрепила ее, вытянула один лист и смущенно предъявила его Луицци, будто прося прощения за только что допущенную суровость.
– Вот, – сказала госпожа Дилуа, – договор, заключенный шесть лет назад с господином бароном, вашим отцом; если у вас нет намерений улучшить породу ваших овец или, тем более, ухудшить качество шерсти, то, я считаю, вы можете утвердить сумму этого договора. Вот, посмотрите: здесь стоит подпись его милости.
– Он обсуждал договор с вами? – не унимался Луицци. – Если это так, то я бы на него не положился.
– Успокойтесь же, сударь! – В раздражении госпожа Дилуа слегка прикусила верхнюю губу и показала барону ослепительно-белые зубки. – Успокойтесь, я вышла замуж меньше шести лет назад.
Она еще не закончила фразу, как дверь приоткрылась, и детский голос робко произнес:
– Мамочка, господин Лукас непременно хочет поговорить с вами.
Это была та самая десятилетняя девочка, которую Луицци заметил в конторе.
Ее появление именно в тот момент, когда госпожа Дилуа сообщила, что вышла замуж не больше шести лет назад, явилось откровением для Луицци. Услышав обращение «мамочка» к госпоже Дилуа, которая естественно могла бы объяснить, была ли девочка ребенком господина Дилуа, Луицци живо обернулся к прелестной купчихе: та покраснела до корней волос и потупила взор.
– Так это ваша дочь, сударыня, – молвил Луицци.
– Да, сударь, – простодушно подтвердила госпожа Дилуа и обратилась к девочке: – Каролина, я приму господина Лукаса; оставьте нас.
Госпожа Дилуа полностью пришла в себя и протянула Луицци бумаги:
– Возьмите договор, господин барон, посмотрите его как-нибудь на досуге. Мой муж возвратится через неделю и почтет за честь встретиться с вами.
– Я уезжаю раньше; но и оставшегося времени более чем достаточно, чтобы тщательно изучить договор. Впрочем, я подписал бы его немедля, если бы предлагаемая вами отсрочка не давала мне права еще раз увидеть вас.
Мадам Дилуа вновь обрела уверенно-кокетливый вид и сообщила:
– Я всегда на месте.
– Какое время вам удобно?
– Любое, какое пожелаете.
После этих слов она сделала один из тех учтивых реверансов, с помощью которых женщины ясно и недвусмысленно требуют: «Сделайте одолжение – подите вон, пожалуйста». Луицци вышел. В первой конторе все оставались на своих местах. Проводив гостя, госпожа Дилуа протянула руку стоявшему рядом с печкой высокому мужлану, который весело поздоровался с ней:
– Добрый день, госпожа Дилуа.
– Добрый день, Лукас, – ответила она с той самой приветливой улыбкой, что так очаровала Луицци. Барон заметил ее, когда обернулся, чтобы окончательно попрощаться, и был чувствительно задет.
Выйдя из дома Дилуа, Луицци направился к маркизу дю Валю. Хозяина дома не оказалось. Тогда Луицци спросил маркизу дю Валь. Слуга ответил, что не знает, может ли госпожа его принять.
– Так потрудитесь доложить! – вспылил Луицци, давая лакею понять, что он не привык, чтобы ему перечили. – Скажите, – добавил Арман, – что барон де Луицци желает ее видеть.
Лакей застыл на какой-то момент в нерешительности, казалось, обдумывая, как ему лучше доложить. Появилась горничная; слуга подбежал к ней и быстро что-то зашептал, как бы обрадовавшись возможности переложить на чужие плечи порученное ему дело. Горничная нагло уставилась на барона и переспросила язвительным тоном:
– Как, бишь, зовут этого господина?
– Мое имя совершенно не относится к делу, барышня… Я хочу поговорить с госпожой дю Валь и хочу знать, может ли она сейчас принять.
– Ну что ж, пожалуйста: не может.
Это было уже слишком – чтобы Луицци отступил по прихоти лакеев, от которых зависит, видите ли, его визит! И он резко заявил: