Я хорошо помню приезд Невилла Чемберлена в мою дивизию. Это случилось 16 декабря 1939 года. После обеда он отвел меня в сторону и сказал тихим голосом, чтобы никто не услышал: «Я не думаю, что у немцев есть намерение атаковать нас. А вы?»
Я не стал скрывать, что, по моему разумению, наступление начнется, как только они сочтут, что время пришло. Но сейчас стоит зима, и нам надо готовиться к тому, что с приходом тепла начнутся тяжелые бои.
3-я дивизия, несомненно, с пользой использовала первую военную зиму и постоянно проводила боевые учения. Если бы немецкая армия нанесла удар по бельгийцам, мы должны были выдвинуться вперед и занять сектор по обе стороны Лёвена за рекой Диль. Я готовил дивизию к выполнению этой задачи, перемещая войска на такое же расстояние на запад, отходя в глубь Франции. Мы научились совершать длинные ночные переходы и в темноте занимать и оборудовать оборонительные позиции, чтобы к утру во всеоружии встретить атакующего [57] противника. Я чувствовал, что нам придется сделать это, и так оно и получилось.
Моим корпусным командиром был генерал Брук (ныне лорд Алан Брук). Мы вместе преподавали в штабном колледже, и я хорошо его знал. Я питал и питаю к нему чувства глубокого уважения и восхищения. Считаю его лучшим солдатом, которым могла бы гордиться любая страна. Я никогда не беспокоил его по мелочам и, насколько помню, ни разу не задавал ему вопросов, получив приказ даже в самой сложной оперативной обстановке. Собственно, вопросов и не возникало, потому что его приказы и указания отличала предельная четкость. Он никогда не контролировал меня в том, как именно я выполняю его приказы. Несколько раз он выругал меня в щекотливых ситуациях, всегда поддерживал, когда другие ополчались на меня. Временами он был недоволен мной и выговаривал мне, но я никогда не обижался, потому что знал, что получил по заслугам.
Зимой 1940 года по приказу штаба БЭВ каждая дивизия по очереди посылала пехотные бригады в Саар, где шли боевые действия. Наши войска занимали позиции на линии Мажино и вели позиционные бои с немцами, занимающими линию Зигфрида. Я отправился туда в январе 1940 г., чтобы проинспектировать одну из моих бригад, и провел там несколько дней, изучая обстановку. Тогда я впервые за время войны увидел французскую армию в действии, и увиденное столь обескуражило меня, что по возвращении я поспешил доложить командиру моего корпуса о моих опасениях относительно боеспособности французской армии и о том, чем это нам может грозить в будущем! Брук побывал там до меня и пришел к тому же заключению.
Чаще всего на линии Мажино слышались слова: «Они не пройдут» или «Мы им покажем».
Но царящие там настроения не вызвали у меня уверенности в том, что так оно и будет. Брук и я договорились не сообщать подчиненным о наших выводах. Я, однако, уверен, что он переговорил с Гортом.
Той зимой у меня возникли серьезные неприятности. Произошло следующее. После нескольких месяцев во Франции, большую тревогу у меня вызвали венерические заболевания в 3-й дивизии. Для того чтобы справиться с этой бедой, я обратился [58] за помощью к врачам и даже священникам. Но все усилия не давали результата, и число заболевших только росло. Наконец я решил написать конфиденциальное письмо командирам всех подразделений дивизии, в котором предельно откровенно проанализировал проблему и высказал идеи относительно ее решения. К сожалению, копия моего письма попала в руки старшего капеллана в штабе БЭВ, и командующему (Горту) доложили о моих действиях. Мои взгляды на решение проблемы сочли неправильными и неприемлемыми. В штабе потребовали моей крови. Но командир корпуса (Брук) спас меня, настояв на том, что сам разберется со мной. Он и разобрался, устроив мне «разбор полетов». Среди прочего отметил, что не в восторге от моего литературного слога. Тем не менее мне удалось добиться требуемого результата: с эпидемией венерических заболеваний было покончено.
Я не собираюсь описывать в подробностях операции 3-й дивизии в ходе боевых действий, начавшихся 10 мая 1940 года. Но некоторые эпизоды небезынтересны. Первая задача, поставленная перед нами, соответствовала моим ожиданиям: выдвинуться вперед и занять сектор на реке Диль по обе стороны Лёвена. Дивизия идеальным образом выполнила этот маневр. Сектор на реке Диль занимала бельгийская дивизия, которая в тот момент еще не вошла в соприкосновение с немецкими силами. Бельгийские солдаты, проснувшись утром 11 мая, обнаружили, что на их позиции вышла английская дивизия. Мы прибыли ночью и без шума, так что бельгийцы наше прибытие проспали, возможно, потому, что немцев поблизости не было. Я поехал к бельгийскому генералу и попросил его отвести свою дивизию, чтобы мы могли занять линию обороны. Он отказался, заявив, что такого приказа не получал. Более того, по его убеждению, только бельгийцы могли защищать древний город Лёвен. Немцы приближались, и бельгийские войска, стоявшие перед нами на канале Альберта начали быстро отступать. В секторе оказалось слишком много войск, поэтому я отвел свою дивизию назад, на позиции позади бельгийской дивизии. Я решил, что наилучший способ убрать бельгийцев в тыл, а самим выдвинуться вперед — это прибегнуть к лести. Я сказал бельгийскому генералу, что в секторе должен быть только один командир, причем [59] командовать должен именно тот генерал, чья дивизия стоит на передовой. А потому я готов выполнять его приказы. Как же он обрадовался! Эта новость дошла до штаба БЭВ и вызвала бурю негодования. Ко мне прибыл командир корпуса. Я объяснил ему, что беспокоиться нечего, поскольку бельгийцы вскорости отойдут и командиром сектора стану я. Когда немцы приблизились, и их артиллерия начала обстреливать позиции бельгийцев, мне не составило труда уговорить их генерала поменять наши дивизии местами. Бельгийцы покинули передовую, а вскоре и вовсе отошли к северу, где соединились с основными силами бельгийской армии.