Когда гости в возрасте встали из-за столов, чтобы отправиться спать, царевич испугал гофмейстерину, что он со своими молодыми друзьями явится в ее спальню и разбудит ее.
В 11 часов вечера молодежь села за ужин. Я напомнила царевичу о его угрозе разбудить княгиню Куракину. Мы поднялись из-за столов и отправились на верхний этаж. Но, очевидно, наши движения сопровождались таким шумом, что разбудили спящих.
Неожиданно в дверях одной комнаты появилась княгиня Барятинская, а в других дверях стоял одетый в пижаму князь. Они вышли, чтобы разобраться, что случилось и почему так шумно.
Затем наше внимание переключилось на других гостей вечеринки. Мы натравили собак в келью, где остановился мой брат Георгий с друзьями. Их раздражение только добавило нам веселья.
Старый генерал в фуражке и шпорах стал нашей следующей жертвой. Его амуниция была брошена нами в бочки с водой.
Неожиданно царевич захотел зайти в келью, которую занимали мы с княжной Шаховской. Мы с ней первые помчались туда, чтобы успеть спрятать нашу одежду и примитивные приспособления для умывания. Но царевич, который находился в весьма веселом настроении, опередил нас и тщательно изучил нашу келью.
Находясь вдали от дома, Мария Федоровна каждый день получала письма от няни своих детей. Однажды она узнала, что император заходил навестить внуков и так растрогался их поведением, что заплакал.
После того как он ушел, маленький Ники (будущий император Николай Второй), как его называли, которому было всего семь лет, спросил: «Почему дедушка плачет, когда он доволен? Я плачу, только когда мне грустно».
Как-то я играла в бильярд с Марией Федоровной и неожиданно для самой себя вдруг стала напевать. Фельдмаршал тут же одернул меня, но царевна сказала: «Laissez la chanter»[20].
Ее императорское высочество хорошо знала русский язык, но предпочитала объясняться на людях по-французски.
Пока мужчины охотились, дамы катались либо верхом, либо в экипажах. Так как я еще не могла идеально сидеть в седле, Мария Федоровна взяла на себя мое обучение.
Как-то она ехала на лошади, а я позади нее правила экипажем, в который были запряжены великолепные лошади фельдмаршала. Я засмотрелась на Марию Федоровну и въехала в заросли кустов, ветки которых поранили лошадей.
Я так расстроилась из-за своей невнимательности, в том числе и потому, что со мной находилась фрейлина царевны графиня Апраксина, что начала нервно смеяться. Мария Федоровна пришла в ужас и воскликнула: «Бабо, у вас нет сердца!»
Кучер, который сидел на козлах позади нас, смог помочь нам и присмотрел за ранеными лошадьми. Княгиня Барятинская и княгиня Куракина, которые следовали за нами в своем ландо, взяли нас к себе и отвезли домой.
Двое участников охоты были довольно странными людьми. Особенно мне запомнился пан каноник (к нему обращались, как к мистеру Канон, или месье лё Кануану) – польский священник с неприятной улыбкой, которая обнажала зубы, словно покрытые зеленой плесенью.
Вторым чудаком был старый князь Радзивилл, с такой короткой шеей, что казалось, будто ее и не было вовсе. Его лицо было всегда таким красным, что мы, молодежь, все время думающие о том, как бы пошутить, устроили в один из дней разыгрыш. Мы притворились, что испугались, будто с ним сделался апоплексический удар, и облили его холодной водой.
Но князь был всепрощающ и отвечал добром на зло. Так, меня он учил словам революционного гимна Польши, что, надо заметить, весьма шокировало кое-кого в нашей компании.
Рассказывали, что этот принц Радзивилл вместе с императором Николаем Первым однажды присутствовал на учениях. Когда император обратился к нему с вопросом о том, какие взгляды тот имеет, князь из-за волнения неправильно понял значение вопроса. Решив, что император интересуется цветом его глаз, он ответил: «Голубые, ваше величество».
Польский акцент при произнесении слова «голубые» придал конечно же еще больший комический нюанс его ответу.
Мне грустно говорить об этом, но мой брат славился своей непунктуальностью. Когда он в очередной раз опаздывал в экипаж, который доставлял охотников на место встречи, собравшиеся обычно говорили: «Князь Шарвашидзе, видно, еще не закончил полировать свои ногти».
5 сентября мы все вернулись в Скерневицы, где должен был состояться бал.
В этом году, перед тем как императорская семья покинула Скерневицы, княжна Шаховская и я были назначены фрейлинами императрицы и были, согласно обычаю, одарены бриллиантовым «шифром».