- Чего? - удивился Женька, зажав бутылку между ног. И в этот момент - Ба-бах! - пробка от бутылки отлетела в мою ляжку. Я с тихим стоном присел на корточки, а Женька, наливая в мой поднятый над столом бокал вино, злорадно прошипел:
- Бог не мякишко! Это тебе за молодого азиата!
После шампанского мы накатили вискарика, потом дружно пили текилу, облизывая и соля руки. Потом было караоке с детскими песнями. Моисеич надел на голову шаль Иды, и они с Женькой исполнили: «Расскажи снегурочка, где была…» Ида спела песенку водяного, а я - песню Черного кота из «Голубого щенка». Славка сначала отказывался петь, но был вынужден спеть дуэтом с Идой частушки Бабок Ежек. Потом Санька отвлекся от подаренной ему Дедом морозом железной дороги, и мы с ним спели «Ели мясо мужики», чем порадовали Моисеича и немного напугали Иду.
Угадайте, кого первым вырубило в салате? А вот и не угадали. Это был Санька. Он уснул, уткнувшись мордочкой в Женькину тарелку с недоеденным оливье. Ида уложила его спать в маленькой комнате, расцеловала нас всех по очереди и уехала домой, потому, что ей предстояло первоянварское дежурство в поликлинике. Мы танцевали и снова пели, потом пили, потом опять танцевали и пили или пели, этот момент я уже помню плохо…
Очнулся я ранним утром на кровати в маленькой комнате. У меня на животе сидел Санька, а во рту у меня был шарик-ситечко с чаем.
- Сань… ты это… Поспи еще, часов пять, ладно? - сказал я отплевываясь от чая.
- Я хасу сяю и гулять, - нахмурил брови Санька.
- Сань, еще пять часов, и будет все, обещаю. Море чая будет и гулять… тоже… бу… - я снова провалился в глубокий пьяный сон, но меня разбудило странное ощущение. По моему животу и груди растеклось что-то теплое и мокрое. - Сань, это чего сейчас было?
- Я писить хотел. Давно хотел. Просто я тибя бузу, бузу… а ты спис и спис.
- Сань, это ты меня сейчас чего? Обос… писал, что ли?
- Ага. Я обоссался, - радостно засмеялся мой мучитель.
Я снял с себя этого зассанца, с трудом оторвал от подушки голову, скинул ноги с кровати, нащупал ими на полу Санькины тапки, сунул в них большой и указательный пальцы ног и потопал в другую комнату, придерживаясь руками за стенку.
- Моисеич… Эй… Моисеич. У тебя там внук хочет гулять, - тряс я за плечо Бориса, который уютно спал, уткнувшись в небритую подмышку Славки.
- А я не хочу гулять, - состроил капризное лицо Борис и демонстративно, как мне показалось, отвернулся к стенке и захрапел.
- Слав. Славка! Вставай. Там Санька хочет гулять, - похлопал я по голой груди друга.
- Это не мой внук, - поднял вверх руку Славка и тоже отвернулся от меня, обняв Моисеича за талию.
- Суки и предатели, - вздохнул я и потянулся к своей последней надежде, - Жень… Женка… Там…
- А кто тут такой тепленький? - Женькины руки взлетели вверх и начали лапать воздух. - Ну-ка, иди ко мне, малыш-ш-ш… Я тебя сейчас ш-ш-ш…
- Не, Жень, я б сейчас с удовольствием «ш-ш-ш», но мы не одни, и там Сашка хочет гулять.
- О! Мой еж-ж-жик… Иди ко мне мой хоро-о-о… - а дальше Женькины руки, как у куклы-марионетки, упали на одеяло, и он захрапел.
- Ладно, я понял. Сань! Давай одеваться. Мы идем гулять.
Знаете, кто самые несчастные люди? Владельцы собак и детей. Я шел по сугробам и волок за собой ледянку с Санькой с полной уверенностью в том, что не хочу иметь ни детей, ни собак. И не потому, что я их не люблю. Вот представьте: первое января, девять часов утра. Ты поспал всего пять часов от силы, а до этого ты всю ночь пел, пил и танцевал. А теперь тебя в приказном порядке «просят» скатиться с горки, а потом побегать вокруг площадки, волоча за собой ледянку с ребенком, крича при этом, как лошадка, «И-го-го!»
Когда этот изверг решил покачаться на качели, я, наконец, смог отдышаться и покурил. Как только я прикурил сигарету и сделал первую затяжку, случилось страшное. Повернув голову в сторону Саньки, я увидел, как тот тянет язык к железной стойке качелей. Я отбросил в сторону сигарету и в красивом прыжке сбил Саньку с ног и повал на снег.
- Сань, никогда, слышишь, никогда не делай так!
- Посиму? - спросил Санька, недовольно кряхтя и вылезая из-под меня.
- Потому, что прилипнешь языком.
- Посему? - Санька заинтересованно посмотрел в сторону качелей и облизнулся.
- Потому, что железка холодная, а язык мокрый и теплый.
- И сто?
- Примерзнешь, говорю.
- Ни пимезу.
- Примерзнешь!
- Не пимезну.
- Вот смотри, - и я в доказательства своих слов высунул язык и легонько дотронулся его кончиком до качелей.
Как вы думаете, что было потом? Конечно, мой язык намертво приклеился к железке.
- Мася, а сево ты делаешь? - заглянула мне в лицо любопытная Санькина мордаха. - Вкусно? Мася-а-а… посли узе с голки катася. Ну, посли! - Санька дергал меня за плечо, а я с ужасом пытался удержать равновесие, сидя на корточках. - Масима, я писить хосю, - объявил мне о молниеносных изменениях в жизни Санька, - Масима-а-а… а-а-а… писи-и-ить… - выл мне на ухо Санька. А что я? Я только тихо мычал и покачивался возле качелей.
- Господи! Зачем ты это сделал? - присела рядом со мной молодая мамочка, - девочки, давайте поможем папочке от качельки отклеиться.
Меня обступила толпа мамочек и бабушек. Каждый советовал свое: кто дышать, кто нагреть железку с помощью зажигалки, кто говорил, что надо облить мой язык водой. Рядом пританцовывал на снегу Санька и громко орал. Мне в этот момент показалось, что я в аду.
Сначала мне было жалко себя и Саньку. Потом я начал злится на себя, на Саньку, на железку, на этих милейших созданий, обступивших меня, и на мирно спящих дома мужиков. Мои колени уже просто ныли от неудобной позы. Но тут Санька как-то резко перестал орать и, как ни в чем не бывало, взял лопатку и стал насыпать снег в ледянку. Я сразу понял масштаб трагедии: колготки, комбинезон и, возможно, носки с валенками. Понимая, что гулять с мокрым ребенком на морозе нельзя, я принял единственно правильное решение. Я закрыл глаза, сжал кулаки и дернул голову назад.
Не скажу, что было больно, скорее, неприятно. Мой рот сразу заполнила соленая кровь, но я, не обращая на это внимание, кинулся к Саньку, схватил его за руку и молча повел домой.
Я сидел на углу мягкого матраса, и смотрел на спящих ребят. Женька лежал с самого краешка, свернувшись калачиком и обнимая край подушки. Дальше лежал Славка на могучей спине Моисеича, а у стены спал Санька, раскинувшись на пол матраса, в обнимку с вагончиком от железной дороги.