Когда Месье Гастон возвратился из Брюсселя[45] в соответствии с договором, державшимся в такой тайне, что лишь наиболее проницательные догадались о нем после внезапного появления Месье при дворе, король сам рассказал о нем моему отцу. Тогда же он сказал ему, что решил сделать его герцогом и пэром и удерживает его только молодость отца, но, пообещав Месье дать герцогский титул Пюилорану, он не может пойти на это, не заручившись согласием моего отца. Государь добавил, что имеется одно условие, представляющееся ему крайне тяжелым, а именно: ежели на герцогский сан будут другие претенденты, первым возведен в него должен быть Пюилоран. Действительно, отец оказался этим столь задет, что целые сутки пребывал в сомнениях, поскольку Пюилоран, не будучи герцогом, имел перед отцом лишь одно преимущество — старшинство по возрасту. Наконец отец согласился и был возведен в герцогский сан через две недели после Пюилорана. Двумя годами прежде, при раздаче наград в 1633 году, мой отец стал кавалером ордена Св. Духа, имея от роду всего двадцать семь лет. Вместе с ним был произведен в кавалеры и мой дед. Но он был стар, вел уединенную жизнь и счел, что знакомство с двором не стоит труда. Он поручил моему отцу испросить предназначенную ему орденскую цепь для моего дяди, которому тогда было тридцать пять и который мог бы носить ее гораздо дольше. Действительно, он носил ее пятьдесят семь лет, а мой отец — шестьдесят; они долго оставались последними из тех, кого произвел в кавалеры покойный государь, — случай, неслыханный ни в одном ордене.
Став герцогом и пэром, отец продал должность первого камер-юнкера герцогу де Ледигьеру для сына его погибшего второго сына г-на де Креки, командира гвардейского полка. На деньги, вырученные за эту должность, отец откупил у старшего в роду владение Сен-Симон, которое возвел в ранг герцогства и пэрства.
Отец не только следовал за королем во всех его походах,[46] но и сам неоднократно командовал кавалерией в армиях, а также был командующим всего ополчения королевства, состоявшего из пяти тысяч дворян, которых он убедил, вопреки их привилегии, выступить за границы королевства. Своей доблестью и умелым командованием он завоевал репутацию превосходного военачальника, а также дружбу маршала де ла Мейре и прославленного герцога Веймарского. Могу сказать, не боясь быть опровергнутым авторами того времени, что в фавор он вошел, не добиваясь этого, что он всегда отличался умеренностью и высшей степенью бескорыстия, никогда ничего не просил для себя, был самым любезным, великодушным и благородным человеком из всех, кто появлялся при дворе, где он многим помог сделать карьеру, поддерживал несчастных и совершал множество благодеяний.
Осуждение герцога де Монморанси чуть было не привело к осуждению моего отца — так пылко и настойчиво он умолял пощадить его. Слухи об этом дошли до этого прославленного преступника, которого отец всегда числил своим другом. Взойдя мужественно и благочестиво, чем все были безмерно восхищены, на эшафот, он сделал два примечательных подарка — завещал две картины великой ценности, принадлежащие кисти одного мастера,[47] единственные его работы во Франции: св. Себастьяна, пронзенного стрелами, — кардиналу де Ришелье, Помону и Вертумна — моему отцу, Помону в натуральную величину, самую прекрасную и очаровательную, какую только можно себе представить. Это полотно до сих пор у меня, и я его бережно храню.
Я надолго затянул бы повествование, если бы принялся пересказывать все, о чем узнал от отца. Остановлюсь на нескольких особо примечательных рассказах. Не буду задерживаться на знаменитом Дне одураченных,[48] когда он держал в руках судьбу кардинала де Ришелье, потому что я обнаружил это у…,[49] где изложено все в точности так, как говорил отец. Он вовсе не был сторонником кардинала де Ришелье, а попросту видел, какими бедствиями грозят намерения королевы-матери и того множества лиц, которые вместе с нею претендовали на власть. И еще он полагал, что ввиду успехов, достигнутых первым министом, было бы крайне опасно менять руку на руле при той угрозе, какой подвергалось тогда государство извне; он руководствовался единственно этими соображениями. Не трудно понять, что кардинал был чрезвычайно ему благодарен, тем паче что их ничто не связывало. Удивительно другое: кардинал, если даже втайне он страдал от сознания того, что его судьба была в руках отца и что ему он обязан укреплением своего положения, могущества и торжеством над врагами, нашел в себе силы тщательно это скрывать и ничем ни разу не проявить, да и отец мой ни разу больше не выказывал своих симпатий к кардиналу. Вот так и вышло, что первый министр, до невозможности подозрительный, поверил отцу после его столь решительного и столь бескорыстного заступничества и стал приходить к нему под покровом тьмы. Бывало, отец просыпался среди ночи оттого, что лакей со свечой в руке открывал полог, а за его спиной стоял кардинал Ришелье, который, взяв свечу, садился на постель и принимался жаловаться, что он пропал, и просить у отца совета насчет мнений, которые ему высказывали, или помощи в возникавших у него с королем спорах.
45
Слабовольный, непоследовательный, вступавший во всевозможные заговоры, Гастон Орлеанский непрерывно интриговал против своего брата, Людовика XIII, матери-регентши и Мазарини. 29 сентября 1634 г. между ним и двором была наконец достигнута договоренность о примирении, однако со свойственной ему непоследовательностью он вновь бежал во Фландрию, где узнал о том, что по настоянию Марии Медичи его тайный брак с Маргаритой Лотарингской признан недействительным. Раздосадованный и озлобленный, он все-таки вернулся во Францию и 21 октября того же года предстал в Сен-Жермене перед своим братом.
46
Клод де Сен-Симон принимал участие в осаде Ла-Рошели, главного оплота гугенотов, сопровождал короля в кампаниях 1629 г. (Па-де-Сюз и Шамбери), 1636 г.; после захвата Пикардии ему было поручено присматривать за Лигой в департаменте Уаза, в 1638 г. командовал легкой кавалерией в армии Конде, участвовал в войне 1639 г.
47
«Св. Себастьян, пронзенный стрелами» — картина итальянского художника Аннибале Карраччи (1560–1609), в настоящее время находится в Лувре; полотно «Помона и Вертумна», приписываемое ученику Леонардо да Винчи Франческо Мельци (1492–1570), находится в Берлинском музее.
48
10 ноября 1630 г., когда королева-мать, Мария Медичи, при поддержке хранителя королевской печати Мишеля де Марийака (1563–1632) и Гастона Орлеанского почти добилась отставки кардинала Ришелье, Людовик XIII восстановил его в должности.
49
По мнению биографов, Сен-Симон почерпнул приводимые им сведения из «Истории правления Людовика XIII» Мишеля Левассора, двадцать томов которой находились в его рабочем кабинете.