Когда этому настал конец, г-жа де Ментенон, исполнив поручение, данное ей королем, попросила дозволения высказаться от своего имени и посетовать на то, что Мадам некогда оказала ей честь, пожелав ее дружбы и поклявшись в своей, однако вот уже много лет, как совершенно изменила к ней свое отношение. Тут Мадам решила, что у нее есть возможность отыграться; она заявила, что весьма рада этим словам, поскольку у нее самой есть все основания жаловаться на то, что г-жа де Ментенон внезапно переменилась к ней и отдалилась, вынудив наконец и ее отдалиться после множества попыток восстановить отношения, какие были между ними прежде. После такого объяснения г-жа де Ментенон доставила себе удовольствие, как и в предыдущем случае, дать Мадам возможность высказать жалобы, а также упреки и сожаления; затем она призналась, что действительно она первая отдалилась от Мадам и более не решилась с ней сблизиться, но у нее были весьма веские причины вести себя именно так, а не иначе; это объяснение лишь усилило сетования Мадам, которая принялась настаивать, чтобы ей были сообщены эти причины. Г-жа де Ментенон ответила, что это тайна, которую она никому не открывала, хотя уже десять лет была вольна сделать это по причине смерти той, что доверила ей эту тайну, взяв слово никому ее не выдавать; и тут она пересказала тысячи отзывов, один оскорбительней другого, которые Мадам высказывала о ней дофине,[86] когда та поссорилась с г-жой де Ментенон, а после примирения передала ей слово в слово. После этого второго удара грома Мадам застыла, словно статуя. На несколько секунд воцарилось молчание. Г-жа Де Вантадур выступила в той же роли, чтобы дать Мадам прийти в чувство, после чего та поступила, как и в прошлый раз, то есть начала плакать, стенать, наконец, призналась, попросила прощения, стала раскаиваться и умолять. Г-жа де Ментенон довольно долго предавалась холодному торжеству, позволяя Мадам объясняться, лить слезы и хватать ее за руки. Да, для столь спесивой и надменной немки это было страшное унижение. В концеконцов, достаточно насладившись местью, г-жа де Ментенон дала смягчить себя, как ею и было заранее задумано. Они расцеловались, пообещали предать прошлое забвению и вновь поклялись в дружбе; г-жа де Вантадур от радости прослезилась; примирение завершилось обещанием прощения короля, который более ни словом не затронет оба обсуждавшихся сегодня предмета, что особенно успокоило Мадам. При дворе все рано или поздно обнаруживается, и если я, возможно, слишком много места уделил этой истории, то лишь потому, что узнал ее от человека, заслуживающего доверия, и она показалась мне весьма любопытной.
Король, знавший и о визите г-жи де Ментенон к Мадам, и о предмете их разговора, дал последней поуспокоиться и потом в тот же день пришел к ней, чтобы в присутствии ее и герцога Шартр-ского вскрыть завещание Месье; при сем присутствовали также канцлер и его сын как государственные секретари королевского дома и Терра, канцлер Месье. Ясное и разумное завещание, составленное в 1690 году, назначало исполнителем воли покойного того, кто в момент вскрытия будет первым президентом парижского парламента. Король сдержал слово, данное г-жой де Ментенон, ни о чем не вспоминал и вел себя крайне дружественно с Мадам и герцогом Шартрским, которому выказал чрезвычайную — и это слово не будет преувеличением — благосклонность.
Король пожаловал герцогу Шартрскому, кроме пенсиона, который тот получал и сохранил, пенсион покойного Месье, что составляло шестьсот пятьдесят тысяч ливров; таким образом, вместе с землями, принадлежавшими ему как принцу крови, и другими владениями у герцога Шартр-ского после выплаты Мадам вдовьей части и другого причитающегося ей наследства оставался доход в миллион восемьсот тысяч ливров; это не считая Пале-Рояля, Сен-Клу и других дворцов. Он сохранил то, что предоставлялось всегда лишь детям королей Франции, — гвардию и швейцарцев, которые были у Месье, кордегардию в крыле Версальского дворца, которая принадлежала Месье, своего канцлера, своего генерального прокурора, чтобы вести тяжбы от его имени, а не от своего, и право раздавать на своих землях все бенефиции, кроме епископских; короче, он полностью получил все, что имел Месье. Сохранив свои пехотные и кавалерийские полки, он получил и те, что имел Месье, а также его роты легкой и тяжелой кавалерии; кроме того, он принял титул герцога Орлеанского. Столь огромными, небывалыми почестями, равно как и увеличением пенсиона на сто тысяч экю в сравнении с тем, что получал Месье, герцог Шартрский обязан исключительно своему браку и недавним упрекам Месье, которые сами по себе могли принести ему лишь бесчестье, не испытывай король угрызений после ссоры с братом, которая, возможно, ускорила его смерть.
Со всем постепенно свыкаешься, но поначалу такие исключительные пожалования вызвали бесконечное изумление. Принцы крови были этим смертельно уязвлены. Дабы утешить их, король даровал Принцу и его дому пожизненно все привилегии первого принца крови, которые имел его отец, и увеличил пенсион на десять тысяч экю, так что теперь он составлял не сорок, а пятьдесят тысяч; это и был пенсион, причитающийся первому принцу крови. Герцог Шартрский имел все это при жизни Месье как внук короля Франции, но получил много больше после смерти Месье, и г-н Принц воспользовался этим. Пенсион Мадам и новой герцогини Орлеанской тоже был увеличен. Они приняли все визиты, в том числе и послов, и в течение сорока дней король часто навещал Мадам, и она бывала у него, у отпрысков королевского дома и у герцогини Бургундской, причем все они, за исключением короля, видели ее в длинном плаще и с траурной вуалью, а в Сен-Жермене она показывалась в полном вдовьем наряде; по прошествии срока она получила дозволение ежевечерне ужинать в обществе за королевским столом, бывать в Марли и появляться всюду без траурной вуали и вдовьего чепца, от которого, как она заявляла, у нее болит голова. Что касается остальных траурных одеяний, король отменил их, чтобы не видеть вседневно столь мрачных предметов. Отныне уже не казалось странным, когда Мадам встречали в обществе, даже на музыкальной мессе Монсеньера, рядом с ним, а там был весь двор, и вообще всюду, в привратницкой у сестер-визитандинок,[87] разве что не в алтаре у них, и все это под предлогом, что, бывая с королем и у него, она находится среди родных. Поэтому не было уже речи ни о монастыре, ни о Монтаржи, Мадам сохранила в Версале и свои апартаменты, и апартаменты Месье. Некоторое время сохранялось еще ограничение на спектакли, но уже зимой король часто просил Мадам приходить к г-же де Ментенон. где перед ним игрались музыкальные комедии, и все это под предлогом близкого семейного общения.
Король был в трауре полгода и взял на себя все расходы по великолепным похоронам. В понедельник 13 июня весь двор предстал королю в длинных мантиях. Монсеньер, лишь утром прибывший из Медона, снял мантию ради заседания государственного совета, но, выйдя из него, вновь надел и отправился в Сен-Клу подать святую воду вместе со всеми принцами крови, герцогом Вандомским и многими герцогами в порядке старшинства; его карету встречал герцог Орлеанский и его двор. Аббат де Грансе, первый капеллан Месье, подал кропило Монсеньеру и двум его сыновьям,[88] принцам крови Франции, а другой капеллан — всем остальным. В тот же день после обеда все придворные дамы в траурных вуалях пришли к герцогине Бургундской, у которой уже собрались все принцессы крови. Дамы присели всего лишь на минуту, после чего герцогиня Бургундская в сопровождении двора проследовала к королю, к Мадам, к герцогу и герцогине Орлеанским, затем поднялась в карету, где села на заднее сиденье с ее высочеством великой герцогиней,[89] а на переднем сиденье расположились три принцессы крови;[90] у одной дверцы сидела г-жа герцогиня, У другой — герцогиня дю Люд; сопутствовали им пятьдесят дам в собственных либо королевских каретах. Тут-то все и смешалось. Принцессам крови, каждая из которых должна была занимать отдельную карету, вздумалось сесть с герцогиней Бургундской. Никто этого не ожидал, поскольку такое случилось впервые; не знаю, какое преимущество они надеялись из этого извлечь. Это нарушило порядок следования других карет, который был установлен с предпочтением герцогинь над принцессами, одна из которых, г-жа д'Эльбеф, с досады бросилась в последнюю карету. Принцесса д'Аркур устроила г-же де Ментенон такой скандал, что король впервые приказал, чтобы в случаях, когда присутствуют принцессы, святую воду подавали лишь принцессы крови, и это было исполнено. Крик стоял чудовищный, и герцогиня Бургундская, которая неделю назад приезжала в Сен-Клу, где Месье давал ей парадный обед и устроил празднество, была до того удручена, что почувствовала себя дурно, и ей довольно долгое время пришлось пробыть в покоях герцога Орлеанского, прежде чем она смогла выйти подавать святую воду. Служба была великолепная, на ней присутствовали оба двора; герцог Бургундский, герцог Беррийский и герцог Орлеанский возглавляли траурную процессию, так как Монсеньер, не вполне еще оправившийся от удара, не решился подвергать себя риску, участвуя в долгой церемонии на жаре. Г-н де Лангр произнес надгробную речь, и довольно неплохую.
Не могу закончить рассказ о Месье, не вспомнив известную очень немногим историю о смерти Мадам, первой жены Месье, насчет которой никто не сомневался, что она была отравлена, причем совершенно явно. Ее любовные связи возбуждали ревность Месье, его извращенные склонности возмущали Мадам: его фавориты, которых она ненавидела, как могли, углубляли раздор между супругами, чтобы полностью завладеть мужем. Кавалер Лотарингский,[91] родившийся в 1643 году и бывший в ту пору в расцвете юности и красоты, взял над Месье полную власть и давал это почувствовать как Мадам, так и всему двору. У прелестной Мадам, которая была на один год младше кавалера Лотарингского, были все основания страдать из-за той власти, которую он забрал над Месье; король был тогда исключительно благосклонен к ней, и она добилась в конце концов изгнания кавалера Лотарингского. При известии об этом Месье упал без чувств, потом залился слезами и пал в ноги королю, умоляя отменить указ, повергший его в беспредельное отчаяние. Не добившись этого, он впал в ярость и удалился в Виллер-Котре. Пометав громы и молнии в короля и Мадам, которая всегда протестовала против того, что ее оттесняют, он не смог долго играть роль недовольного, тем паче в деле, постыдном в глазах общества. Король согласился ублаготворить его в другом: Месье получил деньги, заверения в благосклонности и дружбе; он возвратился весьма расстроенный, но постепенно наладил подобающие отношения с королем и Мадам.
87
Монахини ордена, основанного св. Франциском Сальским и баронессой де Шанталь в 1610 г. Сестры герцогини де Сен-Симон были монахинями монастыря св. Марии де Шайо.
89
Маргарита-Луиза Орлеанская (1645–1721), дочь Гастона Орлеанского, брата Людовика XIII, с 1661 г. — жена Козимо III Медичи.
90
Анна Баварская (1648–1723), жена Анри-Жюля де Бурбона, принца Конде, принцесса де Конти и Мария-Анна де Бурбон-Конде, мадемуазель Энгиен (р. в 1678), дочь Анри-Жюля де Бурбона, принца Конде, с 1710 г. — жена герцога Вандомского.
91
Филипп (1643–1702), младший брат графа д'Арманьяка, именовавшийся Лотарингским кавалером, поскольку его должны были посвятить в рыцари Мальтийского ордена, фаворит герцога Орлеанского, вызывал глубокую неприязнь Генриетты Английской, которая добилась от короля его удаления. Уязвленный Месье не мог простить этого жене и долгое время противился ее поездке в Англию, куда она намеревалась отправиться для встречи со своим братом Карлом II. В январе 1670 г. после внезапной смерти Мадам кавалер Лотарингский был арестован по подозрению в ее отравлении и заключен в замок Иф. Виллер-Котре — старинный замок, пострадавший во время Столетней войны, был заново отстроен при Франциске I (1494–1547); окружен парком, разбитым по проекту Ленотра.