Я имел длительные беседы на эту тему с русскими сотрудниками института в Ванзее, поскольку мне стало ясно, что упомянутые разговоры помогают лучше понять идеологию партизанского движения. Сотрудники института в осторожных выражениях также подтвердили, что наша пропаганда и оккупационная политика только льют воду на мельницу русского командования и заставляют русское население переходить на сторону партизан. Специалисты по России также считали, что Сталин только приветствует жестокие меры немцев, такие, например, как «приказ о комиссарах» (приказ, согласно которому все комиссары, попавшие в плен, подлежали немедленному расстрелу), массовые расстрелы, производимые «айнзацкомандами», и массовый вывоз населения. По их мнению, он видит во всех этих действиях отличное средство, помогающее не только поднять боевой дух партизан, но и оправдать собственную жестокость — безжалостное отношение к своим бойцам во время боевых действий и жесточайшие репрессии против населения, уклоняющегося от службы в армии. В то же время Сталин использовал партизанскую войну для маскировки деятельности НКВД, направленной на уничтожение и вывоз нежелательных для режима слоев населения, таких, как евреи и кулаки. Во время проведения таких операций группы НКВД должны были действовать независимо от командиров партизанских отрядов и соединений, подчиняясь исключительно специальным указаниям из Москвы.
Гиммлер, которому я сообщил обо всем этом, заметил, что, по его мнению, у русских в данный момент нет времени на столь сложные размышления. Гейдрих ограничился лаконическим замечанием: «Смотрите, как бы в один прекрасный день Сталин не наградил вас орденом». Все же он велел мне составить письменный отчет, который представил Гитлеру. Как сказал мне Гейдрих, Гитлер сначала отозвался о моем сообщении так: «Полнейшая чепуха». Но через некоторое время он засомневался и поручил Гейдриху подробнее изучить этот вопрос.
С середины 1942 года операция «Цеппелин» стала осуществляться в широких масштабах. Разумеется, НКВД постоянно пыталось разрушить наши планы, в особенности изнутри. Не оправдало наших надежд и командование «Дружины» — полковник Родионов, он же Гилль, изменил нам. Однажды «Дружину» использовали для беспощадного прочесывания одной партизанской деревни. На обратном пути бойцы «Дружины» внезапно напали на сопровождавших их эсэсовцев и всех уничтожили. Ни одному не удалось уйти живым. Гилль уже загодя установил связи с центральным штабом партизанского движения в Москве и постепенно убеждал своих подчиненных порвать с нами. После этого он улетел на самолете, поднявшемся с одного из замаскированных в лесу партизанских аэродромов, в Москву. Там его лично принял Сталин и наградил орденом. Это было для нас, конечно, тяжелым ударом; однако меня нельзя было за это привлечь к ответственности, так как я неоднократно предупреждал Гиммлера, предлагая отстранить Гилля от борьбы с партизанами.
И все же в других областях нашей деятельности, связанной с осуществлением операции «Цеппелин», мы добились успехов. Прежде всего, мы смогли среди множества русских военнопленных подобрать большое количество технических специалистов — инженеров-электротехников, химиков, металлургов и других, которых использовали в соответствии с их профессией. Эти специалисты оказали немалую помощь нашей оборонной промышленности. Предназначенные для особого использования пленные получали гражданскую одежду и жили большей частью в частных квартирах. В подавляющем большинстве это были одиночки, деятельность которых контролировалась так, что вероятность их измены была сведена к минимуму. Одному из этих агентов удалось, выдав себя за бежавшего из немецкого плена, устроиться в штабе маршала Рокоссовского и передавать нам оттуда сведения.