Одновременно я зондировал почву в Швеции через своего сотрудника д-ра Лангдена и с помощью Керстена, чтобы свести с Гиммлером президента еврейского союза д-ра Жана Мари Мюзи, который поддерживал тесные связи с верховным раввином д-ром Штернбухом (насколько мне известно, он в свое время был членом исполнительного комитета союза раввинов Соединенных Штатов Америки). Но после довольно длительной подготовки в конце лета отдел Мюллера перехватил радиопередачу, в которой говорилось об этих шагах, упоминалась фамилия Керстена, а также то обстоятельство, что шеф иностранной разведки участвует в этом деле. Мюллер и Кальтенбруннер сразу же начали тайное расследование, которое, однако, благодаря влиянию Керстена на Гиммлера, удалось приостановить.
В начале октября из Швейцарии мне сообщили, что д-р Мюзи готов прибыть в Берлин и вступить в контакт с Гиммлером. Главная тема переговоров, говорилось в донесении, — судьба евреев в Германии.
Вскоре после этого д-р Мюзи действительно появился в Берлине. Он сразу же сообщил мне, что преследует только одну цель — содействовать освобождению евреев, заключенных в концлагеря. Он выразил желание, чтобы евреям была предоставлена возможность эмигрировать через Швейцарию в Америку. Вместе с ним мы доехали из Берлина до Бреслау, где пересели на специальный поезд Гиммлера. Поезд как раз отправлялся в Вену. Я предварительно обсудил все проблемы с д-ром Мюзи и дал ему свои советы относительно тактики переговоров. Встречи Мюзи с Гиммлером проходили вблизи Вены, где поезд Гиммлера стоял несколько дней; несколько раз на этих встречах присутствовал и я.
Поначалу Гиммлер затрагивал вопросы самого общего характера — видимо, чтобы сначала получить представление о том, кто такой Мюзи и каково его влияние в политической жизни. Но Мюзи настойчиво стремился перейти непосредственно к делу и в конце концов Гиммлер не смог больше противостоять страстным аргументам швейцарца. Он высказал свое принципиальное согласие на освобождение заключенных еврейской национальности в немецких концлагерях. В моем присутствии он продиктовал приказ Кальтенбруннеру, согласно которому всем заключенным евреям должно было быть предоставлено удовлетворительное обслуживание и запрещалось причинять им какой-либо ущерб. Насколько мне известно, этот приказ был направлен также генеральному инспектору концентрационных лагерей.
Затем был обсужден вопрос об освобождении всех находящихся в женском лагере Равенсбрюк евреек, француженок и полек. В конце концов Гиммлер согласился, хотя и не без колебаний, начать освобождение безотлагательно. Для защиты от гестапо он наделил меня при осуществлении одной из первых таких акций чрезвычайными полномочиями. Я тут же связался с Мюллером, чтобы получить от него согласие на выдачу заключенных. Но Мюллер отклонил мое требование, обосновав свой отказ тем, что я не являюсь сотрудником гестапо и, стало быть, дела его ведомства меня не касаются. Только после того, как я предъявил ему свои полномочия, полученные от рейхсфюрера СС, он дал согласие. После этого я связался с нужными мне сотрудниками гестапо, чтобы разыскать заключенных, о которых шла речь, и подготовить их вывоз.
Вторая беседа между Мюзи и Гиммлером состоялась в январе 1945 года в Вильдбаде. В результате была достигнута следующая договоренность: через каждые две недели тысяча двести — тысяча триста евреев из концлагерей вывозятся в Швейцарию, откуда их берется доставить в США д-р Мюзи. Со своей стороны д-р Мюзи высказал готовность оповестить мировую общественность о начале изменений в политическом курсе Германии.
Гиммлер думал и о материальном вознаграждении за свои услуги. Он поставил условием, чтобы евреи выплатили Мюзи определенную сумму, которая позднее должна поступить в распоряжение Германии. Мне удалось все-таки уговорить Гиммлера передать эти суммы Международному Красному Кресту.
В начале февраля 1945 года первый транспорт доставил тысячу двести евреев из лагеря Терезиенштадт к швейцарской границе. Но в тот момент, когда мы собирались отправить еще один транспорт с тысячей восемьюстами евреев, вмешался Кальтенбруннер. До него дошли сообщения швейцарских газет, в которых публиковались неблагоприятные высказывания относительно условий освобождения евреев. В то же время главное командование вермахта расшифровало радиограмму одной незначительной самой по себе деголлевской организации в Испании, из которой явствовало, что Гиммлер и его уполномоченный Шелленберг вошли в контакт с председателем еврейского союза д-ром Мюзи для того, чтобы в обмен на освобождение евреев получить право убежища в Швейцарии для двухсот пятидесяти нацистских руководителей. Это ложное сообщение как нельзя лучше соответствовало планам Кальтенбруннера, намеревавшегося прекратить акцию по освобождению евреев, к которой он с самого начала отнесся отрицательно. Вкупе с Риббентропом Кальтенбруннер добился в результате беседы с Гитлером (от него эту операцию до того времени скрывали) издания приказа, согласно которому любой немец, помогший бежать еврею, англичанину или американцу, находящимся в немецком плену, должен быть немедленно казнен. Кроме того, предписывалось о каждом подобном случае сообщать фюреру.
Отношение Кальтенбруннера к этому вопросу было в немалой степени обусловлено его участием в другой акции по освобождению венгерских евреев. В конце 1944 года штандартенфюрер СС Бехер вел по этому поводу переговоры в Швейцарии с небезызвестным Салли Мейером, одновременно установив контакт с Гиммлером. Однако его переговоры велись исключительно на экономической почве — в качестве вознаграждения за освобождение венгерских евреев были затребованы валюта, тракторы, медикаменты и прочие товары. Начатые Бехером переговоры были продолжением так называемой операции «Манфред Вайс». (Владельцы концерна «Манфред Вайс» получали разрешение в обмен на свои предприятия выехать в Португалию. СС извлекало из этой сделки большую выгоду. И вот теперь планировалось расширить масштабы подобных махинаций). Но «план Мюзи» сводил на нет усилия Бехера, — ведь в Вильдбаде было решено, что д-р Мюзи является полномочным участником переговоров с Гиммлером.