Выбрать главу

Но граф Бернадотт, тем не менее, уже прибыл в Берлин. Я сразу же позвонил по телефону Гиммлеру и настоятельно попросил его ни в коем случае не игнорировать шага, предпринятого шведами. Я подчеркнул, что при такой встрече вполне может предоставиться возможность затронуть и политические вопросы, что позволит в последний момент открыть дверь Западу. Я настоятельно советовал ему не оставлять открывшуюся возможность использовать, может быть, в последнюю минуту, шведов в качестве посредников для заключения компромиссного мира. Чтобы развеять его сомнения относительно отрицательного отношения Гитлера, я сказал ему, что Риббентроп наверняка примет Бернадотта, и тогда и его, Гиммлера, никто не упрекнет за беседу с графом. После долгих колебаний Гиммлер согласился.

Но случилось так, что граф Бернадотт позвонил из шведской миссии прямо мне и, прежде чем отправиться к Риббентропу, он был принят Кальтенбруннером и мной. Граф прибыл в Берлин с поручением переправить в Швецию для интернирования датчан и норвежцев, находящихся в заключении в Германии. Я достаточно знал Кальтенбруннера, чтобы понять по его лицу, что его, отнюдь не воодушевляет эта тема. Все же я раздумывал над тем, как использовать поддержку Кальтенбруннера в разговоре с Гиммлером. Когда граф ушел, я рассыпался в похвалах умению Кальтенбруннера, с которым он вел переговоры. Его манера вести беседу, сказал я, напоминает старые прославленные традиции австрийской дипломатической школы, — если бы Риббентропа сняли с занимаемого им поста, лучшего человека на должность министра иностранных дел, чем Кальтенбруннер, не найти. Кальтенбруннер моментально клюнул на эту наживку. Он побежал к телефону и попросил соединить его с Гиммлером. Теперь он, вопреки своей первоначальной отрицательной позиции и несмотря на запрет Гитлера, был ярым сторонником встречи Гиммлера с Бернадоттом. Гиммлер согласился принять Бернадотта, но без участия Кальтенбруннера. Отрезвленный и раздосадованный, Кальтенбруннер вернулся к своей старой отрицательной точке зрения.

Встреча между графом Бернадоттом и Гиммлером состоялась через два дня, 19 февраля 1945 года, в Хоэнлихене. По дороге туда я еще раз напомнил графу об особенностях характера Гиммлера и дал ему несколько советов относительно ведения предстоящих переговоров. Я знал, что Гиммлер никогда не согласится с просьбой Бернадотта об освобождении датских и норвежских пленных, и в качестве компромисса предложил собрать всех заключенных в сборном лагере в Северной Германии. Это предложение было одобрено обеими сторонами. На Гиммлера, казалось, произвела огромное впечатление встреча с Бернадоттом: он поручил мне взять на себя контроль за выполнением принятых решений, а также поддерживать и в дальнейшем тесный контакт с графом. Кроме того, я должен был сообщить Риббентропу об основных вопросах, обсуждавшихся на переговорах, и о достигнутом соглашении, чтобы он мог официально уведомить об этом графа.

Прежде всего о результатах переговоров я сообщил Кальтенбруннеру и Мюллеру, поскольку оба они отвечали за полицейские меры в отношении заключенных. Кальтенбруннер обрушился на меня с упреками, говоря, что я оказал на Гиммлера слишком сильное влияние, встав на сторону Бернадотта. Вся идея сама по себе, сказал он, целиком утопична — где ему напастись бензину и транспортных средств, чтобы собрать заключенных, разбросанных по всей Германии. Кроме того, намеченный для сбора норвежцев и датчан лагерь Нойенгамме переполнен. Всегда одно и то же — как только людям, которые сами себя считают государственными деятелями, удается уговорить Гиммлера, получается одна бессмыслица.

На заявление Кальтенбруннера о плачевном положении с транспортом и бензином я возразил, что шведы сами берутся справиться с этим. Тогда Мюллер выдвинул еще один довод — все дороги Германии, сказал он, забиты беженцами, и населению может не понравиться, что по ним помчатся автобусы шведского Красного Креста с заключенными. Поскольку Гиммлер счел это возражение весьма серьезным, положение вновь обострилось. Но мне удалось преодолеть его сомнения, предложив производить перевозки по ночам, и вызвался обеспечить их с помощью собственного персонала. Так и было сделано. Сотрудничество наших людей с работниками шведского Красного креста произвело на комендантов лагерей такое впечатление, что они совершенно не препятствовали вывозу заключенных. Таким образом нам удалось перевезти в Нойенгамме около тринадцати тысяч датских и норвежских заключенных, где заботу о них взял на себя шведский Красный Крест.

После этого у меня состоялся очень серьезный разговор с Гиммлером. Я заявил, что теперь война проиграна бесповоротно и умолял его использовать хотя бы те возможности, которые предоставляют нам шведы, чтобы попытаться ввести разбитый волнами корабль государства в мирную гавань, не дожидаясь, пока он пойдет ко дну. Я предложил ему обратиться к Бернадотту с просьбой полететь к генералу Эйзенхауэру, чтобы передать ему предложение о капитуляции. Во время нашей возбужденной беседы я пытался также объяснить Гиммлеру, что сейчас его место в Берлине, а не на посту командующего группой войск. Я посоветовал ему срочно вернуться в столицу рейха, чтобы подготовить мирные предложения. В случае необходимости ему нужно будет взять власть в свои руки насильственным путем. Гиммлер внял моим уговорам и предоставил мне полномочия вести переговоры с графом Бернадоттом. Но уже на другой день, видимо под влиянием операции «Гессе» [50], проводившейся в Стокгольме, он отказался от всего. Он выразил пожелание, чтобы я поддерживал лишь контакт с Бернадоттом и попытался повлиять на него таким образом, чтобы он по собственной инициативе отправился к Эйзенхауэру.

вернуться

50

Об «Операции Гессе» в материалах Шелленберга нет никаких других сведений.