Прежде всего прошу меня извинить за то, что я неточно привел название Вашей книги. Не могу понять, как я допустил такую ошибку, которой нет извинения. Во втором издании, которое сейчас находится в печати, эта ошибка будет исправлена. К сожалению, я находился за границей, когда мой издатель решил, что необходимо второе издание и вследствие быстроты, с которой он действует, это единственная поправка, которую я в состоянии сделать. Поэтому я рассчитываю на Ваше снисхождение к тому, что Ваши замечания будут учтены только в следующем, третьем издании, если выяснится необходимость в таком издании.
Во-вторых, я должен просить прощения за то, что применил выражение, которое, мне кажется, было неправильно понято. Называя Вас «в общем поверхностным наблюдателем», я, разумеется, не имел в виду при этом того, что Ваши наблюдения отличаются близорукостью, я всего лишь хотел сказать, что (как Вы сами говорите) у Вас не было такого преимущества, как возможность ознакомиться с имевшимися в то время документами и протоколами допросов. Я уверен, что Вы правы, когда говорите, что ни один иностранец не находился в более выгодном положении, чем Вы в конце войны, но мне кажется, что факты, о которых поведали Вы, были бы дополнены и объяснены документами, опубликованными в наши дни, в которых говорится о дипломатических интригах СС и хитроумных планах и манерах подчиненных Гиммлера. Тем не менее, это выражение, как Вам кажется, заключает в себе нечто большее, поэтому я постараюсь как можно скорее от него отказаться.
Тревор-Ропер
Крист Черч Оксфорд
Подлинная копия
Шелленберг
Удостоверяю:
Нюрнберг, 1 июня 1949 (подпись) Блессель
(подпись) Курт О. Минцель
Помощник адвоката подсудимого
***
Теперь о Гиммлере, Канарисе, Шелленберге [56].
Что касается Гиммлера, я действительно не думаю, что наши мнения настолько расходятся, как это кажется Вам. Я считаю, что он был весьма прилежным исполнителем, и я всегда старался подчеркнуть, что, с моей точки зрения, такое сочетание прилежности и политического (в отличие от административно-технической), и духовного безрассудства, слепоты, является отличительной чертой его характера (стр. 25).
То, что он был духовно слеп, явствует для меня из его экстравагантных воззрений. О политическом безрассудстве Гиммлера свидетельствуют его последние планы, которые являются для меня совершенно чуждыми в идеологическом отношении. Взять хотя бы его предложение о создании эсэсовского государства, которое он хотел сделать более приемлемым для Черчилля и Монтгомери, чем нацистский рейх. В письме, которое он пытался отправить Черчиллю 30 марта, он на самом деле предложил создать «из лучших идей национал-социализма и других идеологий новую идеологию». Но я, разумеется, не хочу отрицать того, что как исполнитель он был весьма прилежен, и согласен с Вами в том, что если бы он направил свою старательность на путь добра, а не зла, он мог бы стать очень способным и умелым человеком. Кроме того, если верить Шелленбергу, епископ Берграв в большом долгу перед Гиммлером. Шелленберг говорит, что ему удалось уговорить Гиммлера освободить епископа благодаря тому, что Гиммлер находился в плену абсурдной или метафизической философии, насколько мне помнится (у меня уже нет его документов). Но, я думаю, Вы знаете об этом.
Так же, как и Вы, я много раз встречался с Шелленбергом, поэтому боюсь, что не смогу придерживаться иной точки зрения, чем той, которая изложена в моей книге. Когда я говорю, что «нецелесообразно ссылаться на тщательно написанную автобиографию Шелленберга», я имею в виду при этом (что, как я надеялся, должно было явствовать из контекста), что Шелленберг, по моему мнению, не может быть использован как беспристрастный источник свидетельства, как, например, фон Шпеер, хотя, разумеется, его сообщения являются интересным документом, позволяющим глубже понять облик автора. Что касается сноски на стр. 146, то, если я верно припоминаю (к сожалению, сейчас я опять не располагаю документами), речь там идет о следующем.
Шелленберг уехал от Гиммлера, чтобы встретиться с Вами, прежде чем Гиммлер узнает о решающем совещании у Гитлера. Когда Гиммлер (через Фегеляйна) узнал о совещании, он решил вновь увидеться с Вами, но не связался непосредственно с Шелленбергом. Он переслал письмо через своего секретаря Брандта, поэтому Шелленберг узнал только от Брандта, что Гиммлер намерен провести с Вами решающие переговоры. Шелленберг не знал, чем было вызвано такое решение. (Рукописное примечание). Я очень подробно расспрашивал Шелленберга об этом обстоятельстве (факт, основанный не только на данных автобиографии) и достаточно уверен в том, что его поразили слова Гиммлера, сказанные Вам: «Великая жизнь фюрера близится к своему концу». Отсюда его (ошибочный) вывод, что Гиммлер принял меры, чтобы отравить Гитлера. Все это, разумеется, совпадает с Вашим утверждением о том, что Шелленберг заявил Вам 23 апреля в 3 часа утра, что Гиммлер хочет встретиться с Вами и готов подписать капитуляцию на Западе: ведь об этом он узнал от Брандта. Не согласуется с документами то место в Вашей книге, где говорится, что Шелленберг сказал не только это, но и то, что Гитлеру осталось жить считанные дни. Сличая все имеющиеся документы, я могу прийти к выводу, что это замечание не что иное, как ошибка памяти. Может быть, было бы лучше, если бы я обратился за разъяснениями к Вам, но мне не хотелось обременять Вас такими мелочами. Может быть, теперь Вы что-нибудь сообщите по этому поводу?
Что же касается ума Шелленберга, то мне и впрямь кажется, что он говорит сам за себя. Я признал (стр. 27), что тот «факт, что он уже в 1942 году начал подготавливать себе пути отхода, отличает его от более примитивных деятелей партии», а также что он спас множество людей, которые погибли бы в концлагерях. Но я не думаю, что этот факт является достаточным доказательством того, что Шелленберг проявил выдающиеся способности в области дипломатии; в этой области (а мой приговор касается только этой области) я действительно считаю, что он был совершенно беспомощен.
56
Настоящий текст является продолжением предыдущего письма Тревор-Ропера графу Бернадотту.