Когда я стал обсуждать эти рпоблемы и свои варианты их решения с доктором Мельгорном, он заявил, что по его мнению я абсолютно неверно оценивал мотивы Гиммлера и Гейдриха. Единственное, что их интересовало - это власть. Мельгорн был уверен; они безжалостно выбросят меня при первых же признаках неудачи. Это обстоятельство отнюдь не обнадеживало, но я был полон решимости приложить свои усилия и чувствовал себя в состоянии справиться с работой и одновременно избежать любой ловушки.
Отдохнувший, воодушевленный беседами с Мельгорном, я вернулся в Берлин и взялся за дело. Вскоре стало ясно, что его оценка была верной.
Гейдрих, всегда до крайности подозрительный, относившийся ко мне с предубеждением и жестко контролировал каждый мой шаг, ставя на моем пути всевозможные препятствия. Тогда я понял до какой ненависти, зависти и злобных интриг может дойти человек. Временами я ощущал себя скорее обьектом охоты, чем начальником отдела. Единственное, что давало мне силы продолжать свою деятельность, было удовольствие и удовлетворение от самой работы.
Когда я возглавил АМТ6, обнаружились серьезные огрехи в расходовании валюты и финансовых отчетах. Ответственность за это лежала на ряде сотрудников отдела, в том числе на его бывших руководителях. Я использовал эту возможность и потребовал ревизии финансов отдела. Я хотел провести детальную проверку, чтобы мне не пришлось отвечать за ошибки предшественников.
Комиссия по проверке состояла из восьми высоких чинов во главе с советником министерства(ministerialrat). Естественно, я хотел, чтобы комиссия ограничила расследование вопросами финансов и оформления документации, но когда выяснилось, что расходы превысили известную сумму, я заявил о своей готовности устно отчитаться перед комиссией о целях, на которые расходуются средства секретных служб в той мере, в какой это не угрожало нашей работе. Гейдрих использовал последнее обстоятельство, чтобы заронить подозрения в отношении меня. Он дал указание руководителю комиссии обратить внимание на те случаи, когда я отказывался дать исчерпывающую информацию, утверждая, разумеется, будто я пытался скрыть нарушения. Я парировал этот ход, сам собрав информацию по всем подобным случаям, и направил ее Гейдриху лично. Характерным штрихом для наших отношений было то, что, хотя мы многократно виделись в эти дни, никто из нас, ни Гейдрих, ни я даже словом не обмолвились по поводу этой истории. Только вернув отчеты, появлением которых был обязан себе сам, он показал, что оценил мой контрход.
Можно представить, насколько сложно было в этих обстоятельствах выполнить мою программу или завоевать доверие такого человека как Гейдрих. Поэтому относительно своих долгосрочных планов я молчал. Как бы то ни было, проблемы, связанные с самой работой - добыванием секретной информации - были столь многочисленны, что наиболее срочные мероприятия из моей программы могли быть осуществлены без того, чтобы Гейдрих оценил их значение в полном обьеме. Он отчаянно нуждается в информации, дабы выставить себя в благоприятном свете перед Гитлером, Гиммлером, Герингом и другими руководителями. Когда он лично представлял им доклады секретных служб, он так интересовался произведенным впечатлением, что мне удавалось добиться от него таких полномочий, которые, в ином случае, он бы никогда мне не дал. Поэтому я сумел организовать отделы по связи в различных министерствах и добился права вступать в прямой контакт с министрами, если хотел обсудить проблемы, решение которых предполагало взаимодействие с данным ведомством. Это было большое достижение и я эксплуатировал его насколько удавалось.
Тем временем мне пришлось пережить первые неудачи. Наиболее тяжелой и опасной из них была оккупация Исландии американцами летом 1941 г. Канарис не смог вообще раздобыть никакой информации о готовящейся акции. Я же направил наверх одно датское сообщение, которое, впрочем, нельзя было считать слишком надежным. Оно пролежало на столе Гиммлера, и Гитлер впервые узнал о случившемся из иностранных газет, да и то с опозданием: служба обработки прессы в Министерстве пропаганды действовала неважно. В результате, мне было приказано создать специальные информационные агенства в нейтральных странах. Это было непросто и потребовало создания издательской фирмы, которая должна была наладить контакты с издателями в Швейцарии, Португалии и других нейтральных государствах. Каналами связи служили Люфтганза и Центральное европейское бюро путешествий; для исключительных случаев имелись и специальные курьеры.
Почти шесть месяцев потребовалось, чтобы обьединить работу, которую, дублируя друг друга без всякого смысла, делали подразделения МИДа и Министерства пропаганды, лишь уевличивая тем самым мои валютные расходы.
Через два месяца после назначения начальником АМТ-VI я подготовил меморандум о задачах политических спецслужб за границей. Я показал, что в политике, банковскои деле, промышленности, сельском хозяйстве, искусстве, литературе, музыке существуют разнообразные связи между Германией и оккупированными территориями, с одной стороны и нейтральными или воюющими с нами государствами, с другой. Спецслужбы были заинтересованы в установлении контактов за границей и получении оттуда информации.
Мой меморандум должны были положить в основу приказа рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Гиммлера, предназначенного для различных подразделений СС и персонала министерства. Гиммлер заявил, что в принципе он согласен с меморандумом и даже готов выступить с изложением моих идей перед высшим руководством СС и партии. К тому же, приказ Гимлера был разослан и в другие министерства, от которых впервые потребовалось сотрудничать с нами в такой форме.
Однажды, когда я сидел вечером за работой раздался телефонный звонок Гейдриха, приглашавшего меня для беседы. Я расстроился, но собрал все необходимые документы и отправился на Вильгельм-штрассе. В те дни Берлин все еще был великолепен. Пока я ехал по городу долгим кружным путем, я успел забыть о большинстве своих проблем.
Я свернул с Курфюрстендам в направлении Тирпартена и остановился у Кранцлера выпить кофе и мысленно подготовиться к предстоящему поединку.
Основное помещение для Гойдриха на Вильгельм-штрассе обычно напоминало улей. Поэтому я был изумлен, когда увидел лишь несколько утомленных работников, склонившихся над горами корреспонденции: в остальном все было спокойно. Я всегда поддерживал дружеские отношения с помощниками Гейдриха, и один из них шепнул мне: "У шефа нет настроения работать сегодня вечером". Меня ждал светский вечер, и я мог войти в логово льва совершенно спокойным. Однако вскоре стало ясно, что я ошибался.
Когда я вошел, в глаза бросилась нарочитая небрежность, с которой Гейдрих работал над какими-то бумагами. Заметив, что я смотрю за ним, он сделал типичный для него жест - нервно пожал плечами и наконец, отложил бумаги в сторону. "Если что-нибудь очень важное?" - спросил он довольно высоким гнусавым голосом. "Нет, ничего особенного," - ответил я. "У вас есть время пообедать со мной?" - спросил Гейдрих . Фактически это был приказ.
Мы прошли в бар Идена и там пообедали молча, ибо я давно взял за правило, чтобы разговор начинал Гейдрих. За соседним столиком сидела знакомая мне дама, с которой время от времени я дружески переглядывался. Гейдриха, не знавшего ее, это удивило, а его необычайное любопытство заставило расспросить, кто она, где мы познакомились, сколько времени я ее знаю. Затем, он внезапно сменил обьект беседы и начал говорить о деле, ради которого и хотел со мной увидеться.
Мы повели долгий и неприятный разговор о передаче некоторых наиболее деликатных и важных функций моего отдела IV отделу Мюллера. Гейдрих использовал древний принцип "разделяй и властвуй". Я согласился со всем, что было сказано, и, сохраняя терпение и спокойствие указал на риск передачи столь важного дела в грубые и неопытные руки. Мой сарказм и аргументация произвели на него впечатление. Гейдрих велел мне уладить этот вопрос с Мюллером: проблема была решена. Затем последовал подробный разговор о деятельности отдела на оккупированных территориях, который завершился вполне приемлемым компромиссом, давшим мне определенную свободу. После окончания разговора мне пришлось сопровождать Гейдриха, обходившего различные ночные клубы и делать вид, что получаю удовольствие от его идиотских бесед с барменами, содержателями заведений и официантками. Все они знали и боялись его, хотя изображали великую преданность. Наконец, в пять утра мне, было позволено уйти домой.