Гейдриха возмущали недостатки в снабжении армии. Акция "одежда" Геббельса - движение по сбору и отправке в войска зимней гражданской одежды - шло не только с обычной помпой, но с изрядной долей искреннего энтузиазма. Но как бы то ни было, это не могло возместить причиненный ущерб. Гейдрих предлагал за каждые 100 замерзших германских солдат расстреливать кого-либо из управления квартирмейстера, начиная с самого верха. Послать войска в летнем обмундировании воевать в условиях русской зимы было преступлением.
Фельдмаршала фон Браухича (уволенного Гитлером) просто сделали козлом отпущения. Конечно, и он нес определенную долю ответственности, но прямые виновники все еще сидели в своих уютных кабинетах. Они уже несколько пришли в себя, но все еще поблескивали золотыми галунами. Гитлер все больше и больше полагался на Гиммлера, который будучи хорошим тактиком, мог воспользоваться своим влиянием на фюрера. "Если бы он только позволил мне давать ему советы" - пробормотал Гейдрих. Затем он кратко коснулся положения во Франции и Бельгии.
Для этого он хотел воспользовавшись отсутствием сопротивления со стороны вермахта, самолично назначить высших руководителей СС полиции в этих странах.
Я не видел в этом смысле. В таком случае слишком усложнилось бы система управления, да и найти подходящих людей на указанные должности теперь было не просто.
Гейдрих рассеянно соглашался и вдруг сказал: "Гиммлер настаивает на этом, и как раз в данный момент я должен продемонстрировать свою добрую волю. Сейчас мы находимся в очень напряженных отношениях."
Видимо, между ним и Гиммлером имелись серьезные разногласия. К тому же последний с ревностью относился к достижением Гейдриха. Его политика в протекторате оказалась очень успешной. Фюрер был согласен с планами Гейдриха и его действиями. Он начал общаться с Гейдрихом один на один, и хотя тот был польщен оказанным ему вниманием, он опасался осложнений из-за ревности и враждебного отношения со стороны Бормана и Гиммлера. Он опасался, что Борман ответит интригами; От Гиммлера же можно было ожидать подлости и жестокости.
Действительно Гейдрих оказался в сложном положении. Пока успехи располагали к нему Гитлера, но он ни в коем случае не чувствовал себя в безопасности и не знал, как справиться с препятствиями, которые возникали из-за соперничества между ним, Гиммлером и Борманом.
Открыто напасть на них было опасно во все времена, ибо Гитлер еще сильнее, чем Гиммлер, заботился о внутренней лояльности СС. Гейдрих понимал, что, в любом случае, уже поздно. Подчинение Гитлера их влиянию и поворот против Гейдриха были делом времени. Вскоре это время наступило. Гейдрих подумывал о включении меня в свиту фюрера, но я сумел его отговорить. Перед моим отьездом в Берлин он снова заговорил о своем предложении. Для него было особенно важно, чтобы его интересы отстаивал кто-нибудь на самом верху. Он полагал, что для меня неплохо было бы некоторое время докладывать непосредственно высшему руководителю. В конце концов мы пришли к компромиссу: я должен был еще на месяц остаться в Берлине, а он тем временем устроил бы мое прикомандирование к штаб-квартире. Однако из этой затеи ничего не вышло. Вскоре я выехал в Гаагу для совещания с техническими специалистами по поводу ультракоротковолновых передатчиков.
Именно здесь, в Гааге, в июне 1942 г. до меня дошло телетайпное сообщение о попытке покушения на Гейдриха и его тяжелом ранении. Мне приказали срочно вернуться в Берлин.
Я недоумевал, кто же стоял за покушением и вспоминал о недавних трениях между Гиммлером и Борманом. Я мог ясно представить, что люди, знакомые с методами Гейдриха, опасаются его. Оба его противника знали, что он не остановится ни перед чем, если под угрозой окажутся его планы. Его успехи в протекторате, должно быть сильно, раздражали Гиммлера, и напряжение в отношениях между ними возросло до предела, иначе Гейдрих не говорил бы об этом все время, пока мы с ним общались. В обычае Гитлера и Гиммлера было управлять, натравливая своих товарищей друг на друга. Однако проделать подобное с Гейдрихом было невозможно. К тому же, будут главой имперского управления безопасности и исполняющим обязанности рейхспротектора, он стал слишком могущественной для них фигурой. Внезапно я вспомнил об эпизоде, о котором мне рассказывал Гейдрих. Его вызвали для доклада Гитлеру о некоторых экономических проблемах протектората. Он уже довольно долго прождал перед бункером, когда оттуда неожиданно вышел фюрер в сопровождении Бормана. Гейдрих, как полагалось, поприветствовал его, ожидая приказа начать доклад. Гитлер уставился на него, и по его лицу пробежала неприязненная гримаса. Доверительно и непринужденно подхватив фюрера за руку, Борман вновь увел его в бункер. Гейдрих подождал, но фюрер так и не вернулся. На следующий день Борман заявил Гейдриху, что его доклад фюреру более не интересен. Хотя это было сказано самым дружелюбным тоном, Гейдрих почувствовал за ним неистребимую ненависть. Недовольство Гитлера в данном случае было очевидным, и скорее всего, проистекало из намеков и клеветнических высказываний Бормана и Гиммлера.
Любопытно, что в ходе моей последней беседы с ним, Гейдрих, несмотря на уверенность в своих силах показался мне испуганным. Несомненно, он был полон предчувствий и его озабоченность тем, чтобы устроить меня в окружение Гитлеру, проистекала именно из этого.
Покушение на него, разумеется, повлияло на работу центрального ведомства в Берлине. Вместо гула, свидетельствовавшего о деловой активности, здесь воцарилась тишина, вызванная атмосферой недоверия, чуть ли не страха. Как же это могло случиться?
Гиммлер приказал мне немедленно вылететь в Прагу, где уже работали руководители IV и V отделов, Мюллер и Нобе. Я договорился о встрече с Мюллером, который обещал мне коротко изложить полученные сведения. Гейдрих, в бессознательном состоянии, находился в госпитале, и лучшие враги пытались спасти ему жизнь. Осколки гранаты впились в его тело, создав многочисленные очаги инфекции. В ранг попали куски ткани из его одежды и усилили опасность для его израненной селезенки. На седьмой день началось общее заражение крови, которое быстро привело к смерти. До самого конца он был под присмотром профессора Гебхарта, чьи рекомендации вызвали серьезную критику со стороны других специалистов. Некоторые предлагали провести операцию и удалить поврежденную селезенку, чтобы избавиться от главного источника инфекции.
Позднее Мюллер сообщил мне подробности покушения. Гейдрих возвращался с загородной виллы на Градганы. Он сидел рядом с водителем(это не был его личный шофер) в своем большом мерседесе. В пригороде машина должна была сделать крутой поворот и замедлила ход. Вдоль дороги с небольшими интервалами стояло три человека: первый - в двадцати ярдах перед поворотом, второй - на самом повороте, третий - в двадцати ярдах - за поворотом. Как только водитель притормозил, первый выскочил на дорогу и открыл бешенный огонь из револьвера. Машина почти совсем остановилась, и в этот момент второй бросил под машину сферической формы гранату, разорвавшуюся прямо под днищем. Тяжело раненный Гейдрих крикнул водителю "Дави его парень!", выпрыгнул из автомобиля и несколько раз выстрелил вслед покушавшимся, которые бросились с места происшествия на велосипедах. Гейдрих ранил одного из них в ногу и рухнул без сознания. Водитель также был ранен потнрял много крови. Автомобиль, несмотря на мощную броню был почти полностью разрушен.
Если бы за рулем сидел старый опытный шофер Гейдриха, он бы не позволил убийце выскочившему на дорогу, одурачить себя. Находчивлму водителю достаточно было бы надавить на педаль газа, машина рванулась бы вперед, и тогда взрыв оказался бы не столь разрушительным.
После тщательной экспертизы специалисты из криминального технического института выяснили, что граната имела необычную остроумную конструкцию, до сих пор им неизвестную. Взрыватель устанавливался в соответствии с дистанцией броска - в данном случае 8 ярдов - и, как видно сработал с исключительной точностью. Взрывчатка, вероятнее всего, была английского производства, но это само по себе ничего не говорило о покушавшихся. Наша служба почти исключительно пользовалась определенным типом трофейной английской взрывчатки, она имела очень большую мощность и ей можно было придать любую форму.