Славно организованное дело
Я ему ответил, если только это потребуется от меня для его удовлетворения, я весьма охотно это сделаю; однако я был бы счастлив, когда бы все это произошло раньше, чем он хотел, потому как я желал присутствовать на мессе Короля. Он мне заметил, что назвал этот час только из-за того, что собирался предварительно съездить к Даме, что заманила его в ловушку; но поскольку это мне неудобно, он будет мне обязан назначить это на самый ранний час, какой только будет для меня возможен, дабы он смог поехать к ней потом. Я ему ответил, что не смогу этого сделать и с самого раннего утра, сказав ему при этом свой резон, а именно, что в настоящий момент было слишком поздно посылать оповещать всех мушкетеров, каких я на следующий день желал бы увидеть в строю; я легко мог бы это сделать, если бы они все находились в Резиденции Мушкетеров, но так как многие проживают в городе, потребуется некоторое время сходить их предупредить. Он внял моим резонам, и, приняв мое время между восемью и девятью часами утра, он за два часа до этого отправился к Даме, дабы пригрозить ей, что собирается погубить ее репутацию, и ее собственную, и ее Графа, если она не распорядится вернуть ему его товары и его письмо; якобы он сделает с ней даже нечто гораздо худшее, поскольку он передаст ее в руки правосудия, а от него ей будет очень нелегко [474] отделаться, потому как за ней уже были замечены грязные делишки.
Дама и не думала покидать свой дом, как он боялся, что она это сделает, и как боялся того же сосед, дававший ему советы. Поначалу ему не пожелали было позволить разговаривать с ней, под предлогом слишком раннего времени, но когда он додумался сказать, будто бы явился от имени Месье Кольбера и все равно распорядится открыть ему двери силой, если ему их не отворят по доброй воле, после этого было сделано все, как он захотел. Дама, разумеется, догадалась, кто это был, когда услышала, как открывали двери ее апартаментов, а так как после того, что она сделала, она должна была приготовиться к упрекам, с какими он мог к ней обратиться, едва он успел открыть рот, дабы сказать ей, что она его обворовала, как она его спросила, не сошел ли он с ума, позволив себе разговаривать с ней в подобном тоне. Она хотела было прикинуться не понимающей всего того, о чем он ей говорил, но Муази, выражаясь с еще более грубой откровенностью, чем он сделал это сначала, сказал ей, что Месье Кольбер с жаром принялся за ее дело, и если бы он не помешал тому действовать до тех пор, пока он с ней не переговорит, тот бы уже засадил ее в тюрьму.
Так как этот торговец разговаривал с Министром, когда только хотел, она испугалась, как только он упомянул его имя, как бы он не сказал правду. Итак, она сей же час перешла на другой язык и сказала ему, если она и хотела поначалу разговаривать с ним так, как она это сделала, то только, потому как она не была хозяйкой заемного письма, какое он потребовал возвратить ему вместе с его товарами; по правде, Месье Граф де… проделал здесь штуку, каких не принято делать; он был, однако, достойным человеком; но так как оказываются иногда в таком положении, что забываются помимо собственной воли, ему надо поверить, что тот действовал здесь, конечно же, помимо своей воли; она бы могла ему сказать единственное в его оправдание — тот [475] сам признался ей, якобы проиграл очень значительную сумму Большому Сеньору при Дворе, тот пожелал ее заплатить в двадцать четыре часа, как это принято между достойными людьми, и, очевидно, не зная, где взять первое су, тот тем более счел своим долгом воспользоваться этой уловкой, поскольку не желал ни на один день затягивать с уплатой.
Месье Граф был мошенник
Муази, услышав от нее такого сорта речи, понял, что его товары были у нее, а у ее мошенника — его заемное письмо. Это его утешило в каком-то роде, потому как его заверили, что заявленный им протест освободит его от уплаты, какую пожелают от него потребовать. Однако, не успокаиваясь до тех пор, пока он не узнает, хорошо или дурно он это уразумел, он по-прежнему потребовал у нее возвращения его товаров, в ожидании, когда его письмо тоже сможет к нему вернуться. Дама ему ответила, что она готова их ему вернуть, но под определенным условием, без исполнения какового она скорее подвергнется всяческому риску, чем передаст их в его руки. Муази пожелал узнать, какое это было условие, рассчитывая уже, что оно должно быть очень затруднительным, если он на него не согласится. Она ему ответила — ему придется принести ей клятву, что он никогда не вынудит ее ни прямо, ни косвенно раскрыть ему настоящее имя так называемого Графа. Он ей в этом поклялся, потому как ему не требовалось никакой более значительной рекомендации, нежели получить назад свои товары. Он рассчитывал, к тому же, если к нему и явятся с требованием заплатить по его заемному письму, он обяжет того, кто ему его принесет, сказать ему, от кого тот его получил. Он рассчитывал, говорю я, когда бы даже оно прошло через бесконечное число рук, все равно ему будет легко добраться до источника и вот так раскрыть тайну беззакония, какую она желала от него спрятать, после того как столь глубоко увязла в ней.
Так как он был гугенотом, а тот, кто придерживается этой религии, обычно сдерживает и свои [476] клятвы, он сохранял свою. Однако, когда она возвратила ему его товары, оказалось, что там недоставало платка из французских кружев, какой унес с собой Граф. Дама прикинулась, будто она ничего не знает, и еще настаивала, якобы она его и не заметила; она сказала Муази, что она ему заплатит за него, когда ей пришлют деньги. Это было для него весьма сомнительное заверение, но так как платок не представлял из себя ничего особенного и стоил самое большее тридцать пистолей, он был так счастлив получить обратно все остальное, что ушел оттуда еще и очень довольный.
Дефиле Мушкетеров
Прямо оттуда он явился искать меня на Пре-о-Клер, где я ему сказал, что буду в тот час, о каком мы с ним вместе условились. Я распорядился предупредить в Резиденции Мушкетеров, что хочу провести смотр Роты во всеоружии, и никто не должен там отсутствовать, даже мушкетер, кого обычно посылали за приказами, потому как я рассчитывал сам принять их от Его Величества. Я был просто обязан увидеть, ошибался торговец или же нет. Вот почему я так хотел всех их собрать на смотр. Он вышел из кареты, как ни в чем не бывало, как он мне и говорил; потом он обратился ко мне с комплиментом, и я увидел его столь веселым по сравнению с тем, каким я нашел его накануне, что отвел его в сторону и спросил, не получил ли он каких-нибудь добрых новостей по поводу его кражи. Он мне ответил, что да, а когда он мне рассказал, в какой манере прошла его встреча с Дамой, я ему заметил, что по тому поведению, какое упомянутая им Дама пожелала принять в разговоре с ним, можно было легко предположить, что вор был или ее добрым другом, или же, по крайней мере, другом ее дочери.
Я распорядился, однако, кое-какими перестроениями, какие мне им еще оставалось приказать, прежде чем им скомандовать продефилировать предо мной; когда же я это сделал, как Муази ни вглядывался в каждое лицо, одно за другим, он никак не мог обнаружить того, кого искал. Я пришел в [477] полный восторг, как легко можно этому поверить. Я поднялся в карету после этого и отправился на мессу Его Величества. Король, кто устроился на балконе, дабы осмотреть сотню Швейцарцев, одетых во все новое, увидел, как я прибыл из Парижа, и вышел из кареты у большой железной решетки, что находится перед Двором Версаля; Король, говорю я, кто привык наблюдать мое прибытие в лучший час, спросил меня, как только я поднялся наверх, чем же это я так забавлялся, что явился так поздно. Я ему ответил, что охотно обо всем ему расскажу, лишь бы ему было угодно дать мне аудиенцию на один момент. Он отошел в сторону, дабы выслушать то, что я имел ему сказать, и я ему поведал о приключении Муази, и как из-за его подозрения, будто бы это один из мушкетеров совершил у него кражу, я был просто счастлив его в этом разубедить. Его Величество заметил мне, что я очень хорошо сделал, и перед всем Двором он пересказал громким голосом все то, что я сообщил ему потихоньку, за исключением того, что он соблаговолил не называть Даму, оберегая достоинство значительных персон, к кому она принадлежала.