Ореховое масло.
Месье де Матиньон, близкий родственник этого Принца, был Генерал-Лейтенантом Провинции и служил еще одним предлогом Министру для оправдания его речей. Он говорил по его поводу, что это еще одно усиление могущества Герцога. Это действительно заслуживало бы какого-нибудь рассмотрения, будь этот Граф де Матиньон нормальным человеком, но поскольку все его достоинства заканчивались родством с Принцем, все остальное [8] завершалось в его тщедушной персоне, Принц по рождению терялся в его ничтожной особе. Он не говорил ни о чем, кроме как о простейших вещах, и не так давно в весьма доброй компании он распространялся о том, что никогда не едал такого прекрасного оливкового масла, как то, что изготовляют в Пуату. Кто-то ответил ему, что его там не делают, и, должно быть, оно было привезено из Прованса или Лангедока, но он повторил свои слова, дабы подтвердить то, что сказал; он утверждал, что его производилось там столько же, как в двух Провансах, упомянутом кем-то, и он сам видел деревья, с каких собирались, оливки, и они были так же прекрасны, как те, что ему доводилось есть в Италии или где-либо еще, и нечего и возражать против его свидетельства, поскольку он говорил не на ветер, но чтобы рассказать о том, что видел своими собственными глазами. Никто не пожелал более возражать ему, и все пришли в восторг от его прекрасной сообразительности, согласившись с тем, что ему было угодно, то есть с тем, что оливы Пуату давали лучшее оливковое масло в мире.
Он был, однако, уроженцем Нормандии, страны мудрецов, и где действительно сообразительность людей не менее остра, чем где бы то ни было еще; но если она наверняка и заслуживает сойти за таковую, там все-таки можно найти грубиянов, как и повсюду. Кажется, в месте, где рождаются Матиньоны сегодня, ибо некогда они рождались в Бретани, поскольку именно оттуда они ведут свое происхождение, люди отличаются некоторой простоватостью, если не сказать — замечательной глупостью. Это об этих обитателях обычно говорят, что упоминая имя их Сеньора, они обыкновенно утверждают, что он так же велик, как сам Король, или, по крайней мере, почти; и в самом деле, я слышал от одного дворянина, кто вовсе не был любителем рассказывать сказки, как, заехав однажды к Месье де Матиньону, он с потрясением увидел, с каким восторгом его крестьяне глядели на него, молящегося Богу точно так [10] же, как и они. Этот дворянин рассказал об этом Кюре, дабы тот их отчитал, дабы они не считали равным Королю, или почти; они же верили в то же время, что для него унизительно поклоняться Богу, как это делали они. Но этот Кюре либо приближался к ним по тупости, или же боялся не угодить своему Сеньору, разубеждая его людей в великом мнении о нем, удовлетворился, сказав им, — если Граф склоняет колено перед Богом, то это лишь желая подать им добрый пример, и если такой великий Сеньор идет на такое унижение, то только для того, чтобы они хорошенько позаботились ему подражать.
Но, возвращаясь к моему сюжету, я скажу, что Кардинал, пытавшийся сделать Месье Принца ненавистным всему народу, пришел в восторг от его требования Наместничества над Пон-де-л'Аршем для его свояка; так как он боялся, как бы его не обвинили в неблагодарности при его аресте, он рассматривал, как нечто восхитительное для него, что тот сам снабдил его поводом для ареста, и ему не придется выискивать какие-то надуманные предлоги. Переворот такого значения не мог быть подготовлен за один день, хотя вроде бы речь шла всего лишь о том, чтобы потребовать у него шпагу, что было совсем нетрудным делом, поскольку он выходил от Короля; но так как схватить предстояло не его одного, с учетом возможных последствий, их не только надо было собрать всех троих вместе, но еще и так обработать умы, чтобы они переварили столь громадное событие без малейшего расстройства.
Месье Принц уже подготовил их к этому сам, встав на сторону Кардинала против народа. Его войска сильно помогли этому, грабя и разоряя страну. Однако, вопреки мнению Президента королевского штата, этот Принц ничего еще не опасался, а вместо того, чтобы изменить свое поведение, порождавшее подозрения в его верности, начал происки в Провинции Гюйенн, дабы сделаться там Наместником. Он хотел поменять его на свое Наместничество в Бургундии, поскольку эта Провинция была [11] гораздо значительнее по доходам и по тысяче других вещей, что обеспечили бы большее его благополучие. В самом деле, у него уже было одно за Луарой, а именно Берри. Итак, хотя и не должно предполагать, будто бы у него уже были великие намерения, что он свершил позже, так как совершенно естественно, что человеку свойственно устремляться вперед, он воспользовался обстоятельством, показавшимся ему удачным, дабы удержать оба Наместничества в своих руках.
Восстание в Бордо.
Герцог д'Эпернон, унаследовавший это Наместничество от своего отца, отличался весьма высокомерными манерами и сильно притеснял жителей этой Провинции. Он находился в прекрасном взаимопонимании с Кардиналом, подумывавшим о свадьбе одной из своих племянниц с Герцогом де Кандаль, его единственным сыном. Итак, этот Наместник давил, как только мог, свою Провинцию все новыми поборами, какими Его Преосвященство обременял народ с каждым днем все более и более. Бордо — Столица этой Провинции, непрестанно шевелящаяся, как обычно и все Столицы, не осмеливалась сказать всего, что она об этом думала; Замок Тромпетт, нечто вроде цитадели этого города, служил серьезной помехой; но, наконец, это население, естественно зажатое между суровостью их Наместника и поборами сборщиков податей, внезапно восстало против него. Маркиз де Совбеф, дворянин, обитавший по соседству и жаловавшийся, в частности, на Герцога д'Эпернона, а также и на весь Двор в целом, за то, что тот довольно дурно к нему относился, встал во главе восстания. Они вооружили несколько судов, дабы сделаться господами Гаронны, и мятеж, почерпнув новые силы в их ненависти к Наместнику, подступил к самым стенам Замка Тромпетт.
Миссия в Бруаже.
Я был уже лейтенантом Гвардейцев в те времена, что привязывало меня к исполнению моей должности, гораздо более значительной тогда, чем теперь; причина тому, что, благодаря Богу, все подчинено [12] сейчас, как оно и должно быть, своему Королю; тогда как в те времена его особа не была в беспрекословной безопасности из-за явно малого почтения, все еще сидевшего в головах множества людей. Итак, все держалось на бдительности и верности тех, кто его охранял, и все те должности, что имели к этому хоть какое-то отношение, пользовались невероятным почетом — потому Месье Кардинал выказывал нам огромную дружбу, всем, сколько нас там ни было, дабы, если кто-нибудь попытался бы нас подкупить, мы бы немедленно поставили его об этом в известность. Однако, так как ему показалось, что я буду еще более необходим в той стране, чем в Париже, он меня отослал с почтовым экипажем в Бруаж отыскать там Графа д'Оньона, он был там комендантом. Я ему приказал от имени Короля со всей возможной поспешностью вывести корабли в море и идти на подмогу Герцогу д'Эпернону.
Это занятие касалось его более, чем кого-либо другого, потому что он был Вице-Адмиралом — должность, к какой в те времена относились далеко не с тем почтением, как сегодня. Потому, когда какое-то время спустя ее захотели вручить Графу д'Этре (видимо — д’Эстре — А.З.), кто занимает ее теперь, он отказался принять ее из страха, как бы это не помешало ему сделаться однажды Маршалом Франции. Он был уже Генерал-Лейтенантом, и ему казалось, что для такого преуспевающего человека, как он, это могло бы послужить препятствием на пути к успеху. Итак, потребовалось, чтобы Месье Кольбер пообещал ему со слов Короля, что эта должность не нанесет никакого предосуждения его претензиям, и лишь на этом условии он ее принял.