Рискованное решение.
Надежда на удачный брак и спокойную жизнь давно уже зародилась в моей душе. И Кардинал не напрасно подчеркнул слова о состоянии Дамы; ему были известны намерения всех его подчиненных. Но так как у меня имелся горький опыт в делах подобного сорта, а кроме того, при тех отношениях, какие сложились между Двором с одной стороны и Парламентом вместе с народом Парижа с другой, Лейтенанту Гвардейцев Короля было далеко небезопасно появляться на улицах города, а особенно делать это часто, я решил на этот раз действовать как можно быстрее. Когда я подошел к указанному мне дому и спросил у прохожего, здесь ли обитает Мадам де…, тот подтвердил, что этот дом действительно принадлежал некому Советнику Парижа, но последние несколько лет в нем никто не живет; я поблагодарил его и постучал в дверь. Мне пришлось несколько раз браться за дверной молоток, пока мне не открыла хорошенькая девица; мне нетрудно было догадаться, что это упомянутая Демуазель. Неприятности с горничными были еще слишком живы в моей памяти, потому я очень холодно ей представился и протянул письмо Кардинала к ее Госпоже. Она с некоторым удивлением взглянула на меня и пригласила войти в дом. Демуазель проводила меня в весьма приятно обставленную комнату, попросила подождать и направилась с письмом в апартаменты Дамы. Не успел я как следует осмотреться, как она вернулась в сопровождении своей Госпожи; та, увидев меня, слегка покраснела, и это обстоятельство еще больше укрепило меня в правильности избранного решения.
Дама попросила Демуазель оставить нас наедине, и когда та вышла из комнаты, обратилась ко мне. Во-первых, она пожелала передать через меня [117] благодарность Его Преосвященству за столь незамедлительный отзыв по ее делу, но тут же выразила сомнение в том, может ли такой молодой человек, как я, разобраться в ее сложной ситуации; я намеренно промолчал, и она, несмотря на свои колебания, принялась подробно излагать свое положение. Признаюсь, я не особенно внимательно слушал ее, занятый мыслями, как бы поискуснее исполнить задуманный план. Когда же она завершила свой рассказ, я заверил ее, что шел сюда с намерением сделать все возможное для осуществления распоряжений Кардинала, но, увидев ее, чей образ меня необыкновенно поразил еще утром в комнате Министра, я забыл обо всем и теперь умоляю ее простить мою дерзость, но я смогу снова встретиться с ней, только если ей будет угодно предоставить мне свою дружбу. На этот раз она ничего не смогла ответить и лишь покраснела еще больше; тогда я в нескольких словах объяснил ей, где меня можно разыскать, почтительно раскланялся и вышел.
Стремительный роман.
Два или три дня не было никакого ответа на мою выходку, и я уже начал сожалеть о проявленном мной нахальстве по отношению к этой Даме, как однажды мой лакей вошел и доложил, что меня хочет видеть какая-то девица. Я сам выскочил в прихожую и встретил там уже знакомую мне Демуазель; после взаимных приветствий она сказала мне, что ее Госпожа приглашает меня к обеду, и протянула мне письмо. Я его немедленно вскрыл; Дама в очень строгих выражениях сообщала мне, что не желала бы остаться совсем одна в таком затруднительном положении, как у нее, но, хотя мое предложение и показалось ей несколько странным, поразмыслив, она все-таки согласна на него. В глубине души я необычайно обрадовался, но, сдержав свой порыв, нее таким же холодным тоном сказал этой Демуазель, что принимаю приглашение ее Госпожи.
Около семи часов вечера я снова был в доме этой Дамы; она точно так же покраснела, увидев меня, как и в первый раз, и обед прошел в напряженном [118] молчании; но когда мы встали из-за стола, она, может быть, под воздействием выпитого за обедом вина, почувствовала себя свободнее в моем присутствии и снова рассказала мне о своем деле. На этот раз я слушал ее с большим вниманием, чем прежде, и заключил из всего сказанного, что сын ее был порядочный мерзавец. Разумеется, я не стал раскрывать ей свои мысли, поскольку было ясно видно, что она его очень любила; вместо этого я пообещал ей встретиться с ним и объясниться по всем вопросам. Но не успела она меня поблагодарить, как я признался ей, что едва взглянул на нее, как проникся к ней самыми нежными чувствами, и если она не хочет сделать из меня несчастнейшего из людей, она должна предоставить мне свои милости. Я говорил совершенно откровенно, поскольку, несмотря на разницу в возрасте, я находил ее миловидной, как я заметил выше, а сознание того, что она очень богата, делало ее в моих глазах совершенной красавицей. Она была смущена моим признанием, но когда мы прощались, позволила себя поцеловать.
Осуществление надежд.
Продолжавшаяся в Париже смута и обязанности службы мешали мне, как я и предвидел, чаще встречаться с моей Дамой, но буквально каждый день я писал ей страстные послания, и ее ответы делались все искреннее день ото дня. По странному стечению обстоятельств я никак не мог встретиться с ее сыном, хотя, как я узнал, он находился при Дворе, но когда бы я о нем ни спрашивал, он всегда был в отлучке. Тем временем в одном из своих ответов Дама в самых скромных выражениях намекнула мне, что совсем не прочь снова меня повидать. Я употребил все средства, чтобы отговориться от службы, и на следующий же день был у нее. Она, как обычно, вспыхнула, увидев меня, но за разговором смущение ее постепенно прошло, и дальнейшая беседа протекала в совершенно откровенных тонах. Я высказал перед ней все страстные желания, о каких уже писал ей в посланиях, она же робко возразила, хотя я ей был далеко не безразличен, но следует учесть разницу [119] в возрасте, существенно мешавшую нашим взаимным симпатиям, и вообще она никогда и никому не предоставит своих милостей, кроме как в законном браке. Ее слова означали для меня даже больше того, на что я смел надеяться, однако я счел, что дело будет вернее, если мне все-таки удастся настоять на своем; потому я мягко отвел все ее возражения и настолько нежно и страстно уговаривал ее, что она начала постепенно уступать, и в конце концов я добился от нее всего, что только может желать мужчина получить от женщины. На следующее утро я вышел из ее дома, переполненный совершенным счастьем.
ЧАСТЬ 3
Старые друзья и новые враги.
Мне не хотелось покидать Париж, не поделившись с кем-нибудь своей радостью, и тут я вспомнил о своих первых друзьях в этом городе, о трех братьях — Атосе, Портосе и Арамисе; я никогда не порывал отношений с ними, правда, со времени расформирования Роты Мушкетеров мы виделись намного реже, вот потому-то я и направился к ним. Из троих братьев я нашел только Атоса, он весело поприветствовал меня и заметил, что по моему сияющему виду можно заключить, что я нашел сокровища. Я ему ответил, что примерно так оно и было, но кроме того я еще и обручился и не пожелает ли он отпраздновать вместе со мной мою помолвку. Он охотно согласился и начал было расспрашивать меня о деталях, но я ему возразил, что сначала мы усядемся за стол, а потом уже я ему все подробно объясню. Он принял мой план действий; мы вышли от него и нырнули в первый попавшийся кабачок. Но едва мы устроились и заказали хозяину вина, как дверь растворилась, и на пороге показался пышно разодетый молодой человек; он оглядел зал, направился прямо к нашему столу и сел напротив меня.
Предваряя наши протесты, он представился мне, как сын Мадам де…, сказал, что хорошо меня знает, поскольку следил за мной, так же хорошо знает и о моих отношениях с его матерью, так как подслушал кое-что из наших бесед, а далее он по-дружески попросил бы меня оставить мою Даму в покое; если [120] же я этого не сделаю, а напротив, захочу вступить с ней в церковный брак, то он специально привезет в Париж Кюре из их прихода Сент-Эсташ, и тот прямо в церкви опротестует этот брак, а он сам его поддержит, потому, во-первых, что он дорожит своим будущим наследством и не допустит, чтобы его у него похищали, а во-вторых, потому, как один из его приятелей был также ближайшим и давним другом его матери. С этими словами он встал, пожелал мне всяческих успехов, сказал, что я всегда могу рассчитывать на его услуги, откланялся и вышел. Мне показалось, будто я целую вечность просидел, разинув рот и не зная, что сказать, настолько его явление меня ошеломило; но наконец я вскочил и, даже не попрощавшись с Атосом, выбежал вслед за ним.
Двадцать тысяч ливров ренты.