Отборные аргументы.
Другой на моем месте, может быть, и растерялся бы, и затруднился бы с ответом. Его возражение имело кое-какие основания, и, казалось, не так-то просто было бы его разрушить. Однако, так как редко можно заставить сбиться с толку человека, бьющегося во имя справедливости и ради правды, я заметил ему, что он, видимо, не понял, о чем я хотел ему сказать, поскольку он мне так ответил; когда я ему сказал, что Месье Кардинал не даст ему поначалу Наместничества, какое он сейчас фактически имеет, это вовсе не потому, что требовалось положить какой-то срок между вознаграждением и мятежом; когда Месье де Тюренн поднял оружие против Короля, ему далеко не сразу поручили командование армиями Его Величества, он целый год оставался без службы, но после наложения на него этого наказания он сделался более могуществен и более почитаем, чем никогда; Граф де Гранпре, Бюси-Рабютен и некоторые другие, кому случилось так же, как и этому Генералу, поднять оружие против Короля, все вернулись в милость, хотя поначалу рассудили бы некстати показывать особенно большое доверие к ним; эта политика не столько даже имела отношение к провинившимся особам, сколько к народу, постоянно следящему за всем, что происходило при Дворе. Не следовало выставлять на всеобщее обозрение, будто кто-то был в настроении короновать прегрешение, хотя частенько кое-кто бывал к этому и принужден; например, Кардинал был [303] обязан сделать Графа д'Оньона Маршалом Франции, дабы отобрать у него из рук Наместничество; но хотя он и был возведен в это достоинство; так как сделано это было по принуждению, его и оставили при нем, как неприкаянного; гораздо лучше стоило претерпеть своего рода недолговременное покаяние и затем принимать милостивые взоры своего Принца, чем претендовать единым махом захватить все то, что предназначено истинным слугам Его Величества; все, что я сказал ему здесь, с ним непременно произойдет, если он захочет мне в этом поверить, и ему остается лишь позволить мне взяться за работу, чтобы вскоре увидеть ее успех.
Мне показалось, что он был более чем наполовину убежден моими резонами. Потому я наговорил ему еще и других, что я счел такими же убедительными, как и эти; в конце концов он меня спросил, что Месье Кардинал намеревался сделать для него, если он перейдет на его сторону. В те времена почти не говорили о Короле, как если бы его и вовсе не было. Его имя, разумеется, упоминалось в публичных актах, поскольку невозможно было действовать иначе, но если оно иногда и звучало на устах людей, то это была как бы форма преданности или же просто манера говорить. Не знали, однако, что это будет один из самых великих Королей, каких когда-либо знала Франция, и самый достойный ею повелевать. С момента, когда я осознал, что Монталь зашел настолько далеко, что задал мне этот вопрос, я счел мое дело почти решенным. Я не захотел, тем не менее, следовать его примеру, то есть, забегать вперед, как он это сделал. Я рассудил некстати делать ему еще какие-нибудь предложения, хотя и был наделен такой властью. Я побоялся, как бы он не уверился в том, будто бы я явился специально ради этого. Вот почему, оставаясь наиболее сдержанным, чем когда-либо, я ему ответил, что он спрашивал меня о деле, превосходившем мои полномочия; когда бы я вмешался в это и принялся ему что-то говорить, все это были бы лишь предположения, и я сам не был бы [304] уверен в своих утверждениях; а я не тот человек, чтобы высказывать вещи, которые впоследствии могут быть опровергнуты; мне нужно его позволение написать об этом ко Двору, если он хочет, чтобы я высказался с полной ясностью. Он мне заметил, что я прекрасно изображаю хитреца, а он и не ожидал меньшего от человека вроде меня; это, однако, было совершенно бесполезно с ним, потому что он умел разгадывать загадки, хотя бы и не хотели этого за ним признать; он весьма крупно ошибется, если я не прибыл в Шампань специально для того, чтобы его совратить; он не скажет мне ничего больше, потому что я не тот человек, кто признался бы ему в чем бы то ни было; однако я бы сделал это, если был бы так же чистосердечен, как и он, и это послужило бы больше, чем я могу себе представить, в продвижении моих дел.
Он не смог меня убедить, хотя и прикладывал к этому столь великие обещания. Я знал, что ничего не следует больше опасаться, чем советов врага; итак, я по-прежнему, как и должен был, оставался сдержанным, он же мне сказал в завершение, что я раскрою ему мой секрет, когда сочту нужным. Я снова спросил его, желает ли он, чтобы я написал, или нет, и когда он ответил мне, что я сделаю все, что угодно, но у него в этом нет никакой надобности, я нашел его ответ лукавым, потому что он мог означать две совершенно различные вещи. В самом деле, он мог подразумевать под этим, что так как секрет Кардинала у меня в руках, мне было бессмысленно притворяться, якобы мне надо о нем у него спрашивать. Он мог подразумевать также, что какой бы ответ я ни получил от Его Преосвященства, его самого он никак не будет касаться. Как бы там ни было, так как мы всегда тешим себя надеждой на то, что нас касается, я придерживался первого значения, не пытаясь еще глубже проникнуть в его намерения.
Мы согласились, однако, как он, так и я, что отныне будет соблюдаться доброе перемирие между [305] его войсками и моими. Это вовсе не было трудно, поскольку мы оба находили в этом наше преимущество, а к тому же, после того, как я сам подал повод к жестокости, проявлявшейся и с одной, и с другой стороны, я уже начинал тайно себя в этом упрекать. Я не выказал себя столь же сговорчивым по статье о контрибуциях; не то чтобы у меня было к этому бесконечное число резонов, но просто я желал иметь предлог вернуться его повидать. Он уже торопил меня с отъездом, из страха, как бы, позволив мне более долгое проживание подле него, он не сделался бы подозрительным Месье Принцу. Он знал, что тот был ловок и хитер, а так как заинтересованность и амбиция подтолкнули его самого на совершение множества вещей, противных его долгу, нужен был всего лишь пустяк, чтобы заставить его поверить, что и другие на него похожи. Я счел некстати задерживаться дольше против его воли, и когда я ему сказал, что могу еще вернуться навестить его по делу о контрибуциях, он мне бросил в ответ хорошенько принять мои меры и возвратиться только в этот раз, поскольку он не желал бы видеть меня еще дважды в городе.
Цена предательства.
Я прекрасно понял по этой речи, насколько он хотел, чтобы на этот раз я дал ему знать обо всем, что у меня было на сердце; а когда я отдал об этом отчет Месье Кардиналу, а также и обо всем произошедшем в течение нашей встречи, он прислал мне новые инструкции в отношении моего поведения в этом деле. Во-первых, я должен был предложить ему Роту в Гвардейцах и двадцать тысяч экю в звонкой монете при условии, что он пожелает сдать ему Рокруа; Его Преосвященство добавлял к этим двадцать других тысяч экю и аббатство в семь или восемь тысяч ливров ренты для одного из его детей, как только он будет в возрасте ими обладать. Рота в Гвардейцах и сорок тысяч экю были уже кое-что, поскольку здесь можно было не опасаться никакого крючкотворства, но едва я увидел обещание аббатства в будущем, как сразу же рассудил, что это [306] очень сомнительно. Он был человеком, знавшим себе цену и обращавшим гораздо большее внимание на то, что можно потрогать, чем на все обещания в мире. Кроме того, так как он знал характер обещавшего, и если тому захочется изменить своему слову, он не сможет заставить того это слово сдержать, он поостережется включать эту статью в общий счет. Я выразил мои ощущения по этому поводу Его Преосвященству, но не в той манере, что могла бы его рассердить, если бы я был в состоянии говорить с ним, как я бы хотел; но так как я не мог с ним общаться иначе, чем через Гонцов, и у меня просто не было времени дожидаться от него ответа, мне приходилось придерживаться того, что он мне приказал. Я нашел средство вернуться повидать Монталя, как я ему и говорил, под предлогом завершения дела о контрибуциях. Поскольку в те времена в это вовсе не вмешивались Интенданты, как они делают это сегодня, это было делом Наместников, и даже их личным делом, потому что Кардинал большинству из них оставлял доход от их барышей на условии содержания их Гарнизонов. Это послужило причиной тому, что развелось столько же тиранов, сколько было Наместников, поскольку, так как они были мэтрами в их городах, они признавали приказы Двора только когда они были им приятны. Монталь принял меня довольно хорошо, дав мне этим понять, что он согласится на мои предложения или отвергнет их в соответствии с тем, выгодны они будут ему, либо накладны. Но когда я явился к нему с первым предложением из тех, что мне поручено было передать, он послал меня так далеко, что если бы я не сохранил в резерве еще двадцать тысяч экю и обещание аббатства, я тотчас же рассудил бы, что мне не добиться ничего хорошего подле него. Я счел кстати не выкладывать перед ним весь мой товар целиком, подражая в этом большинству лавочников, всегда приберегающих все их самое ценное напоследок. Однако, так как надежда, какую я имел, была совсем невелика, а я уже об этом говорил, я задумал [307] дать знать Его Преосвященству, в каком положении оказались мои дела.