«Если бы мое правление пришлось на годы первого, второго или третьего раздела Польши, я поставил бы под ружье весь свой народ, дабы защитить вас. Однако в моем положении я должен решать множество проблем и выполнять взятые на себя обязательства… я обещал императору Австрии сохранить в целостности его владения и не могу допустить ни происков, ни действий, нарушающих «мирное владение тем, что у него осталось от польских провинций».
Если учесть, что после всех тщетных усилий польским беженцам приходилось лишь надеяться на поход Наполеона в Россию, если принять во внимание, что Наполеон, даже в случае успеха, вероятнее всего, не стал бы возрождать Польшу и уж наверняка не позволил бы ей стать большим, сильным и независимым государством, и, наконец, если предположить, как это и случилось, что Наполеон потерпит неудачу в походе на Россию и Польше не удастся избавиться от поработителей, мы все же должны согласиться с тем, что в том положении их единственным здравым желанием было, чтобы двенадцать миллионов поляков вновь обрели свою государственность под скипетром доброго, честного и всеми любимого государя.
Уверенности, что это желание исполнится, не было, однако мы не отчаивались и ждали.
Поляки прошли школу несчастья и испытали на себе многолетние тяготы. Лишенные всякой надежды на возвращение свободы и независимости, храня в памяти самые печальные воспоминания о внутренней анархии и раздорах, жертвами которых пала вся страна, поляки нашли бы удовлетворение в воссоединении своей страны при Александре, восстановлении государственности и обретении конституции, адаптированной к их нравам и обычаям. Они хотели видеть правосудие в руках благородных людей, а на государственной службе – поляков. Какие чувства благодарности они должны были бы питать к воссоздателю их отечества, предоставившего им все эти блага! Какие подобающие отношения должны были бы связать их с русским народом, с которым им пришлось бы жить вместе, учитывая не только общие интересы, но и необходимость перемены отношений от разделявшей их ранее ненависти к братским чувствам!
Было бы нелепо полагать, как мы это уже делали, что император Александр, отказываясь от завоеваний своих предшественников, захочет оторвать от Российской империи подвластные ему польские провинции и превратить Польшу в свободное и независимое государство. Думается, что у всех тех, кто выдвинул эту идею, гораздо больше вероломства и злобы, чем глупости.
Мог ли этот монарх, главной заботой которого было общее благополучие подданных, обязанный силой, мощью и славой престола своему сорокамиллионному народу, восстановить Польшу в ущерб России? Если он и желал добавить блеска своему славному царствованию, укрепить власть империи путем создания непреодолимого барьера на пути разных коалиций, его политические взоры простирались гораздо далее. Возвращая полякам их страну и законы, он хотел принести им успокоение после стольких несчастий, еще больше приблизить их к себе и при этом так связать два славянских народа, чтобы забылись старые обиды, а в их безупречном союзе потребность взаимной поддержки превратилась бы в обязанность.
И что мешало полякам поддержать добрые намерения царя, пойти на искреннее объединение с прекратившими вражду россиянами и разделить с ними общую участь?
Польшей не всегда правили короли польских кровей. Разве не занимали польский престол король Венгрии, французский принц крови, принц Трансильвании, король Швеции и курфюрсты Саксонии? И разве были в те разные времена разногласия между народами, подвластными общему королю?
То, что император Александр имел замысел восстановления Польши на принципах, которые я изложил выше, сказать правду, и не такая уж тайна. Но мы еще вернемся к этому вопросу. К тому же, это могут подтвердить пользовавшиеся его доверием приближенные. Наконец, сомнения исчезают, когда читаешь письмо императора от 3 мая 1814 года, адресованное Костюшко. Но к чему искать другие свидетельства в пользу этого утверждения? Достаточно заглянуть в ставшие достоянием гласности приложения к Заключительному акту Венского конгресса, чтобы убедиться в тех препятствиях, которые чинились планам императора по отношению к польской нации и упрямстве, с которым представители почти всех иностранных дворов противились восстановлению Польши под скипетром Александра.
Примечательно, что во всех демаршах по срыву его замысла одна лишь боязнь чрезмерного усиления России вызвала почти всеобщее сопротивление. Но входило ли в намерение какого-нибудь двора принять участие в судьбе поляков и, если можно так выразиться, положить конец той беспечности, которую они до этого проявляли по отношению к ним?.. Или они снова предпочли бы разделить Польшу на части, чтобы предоставить отдельным державам компенсацию за понесенный ущерб, вместо того, чтобы согласиться на воссоединение польского народа под началом главы государства, которого поляки любили и желали видеть своим королем, а тот – стремился сделать их счастливыми? Возможно, такой раздел и соответствовал интересам некоторых европейских стран, но только не Польши[83].
83
Среди документов Венских переговоров можно найти следующую статью за № XLIV:
Полуофициальная статья, опубликованная лондонскими газетами 12 ноября 1814 года.
Похоже, что проект по присоединению Польши к России, как обособленного королевства под управлением вице-короля, был согласован между Россией и Пруссией во время Парижских переговоров. Проект встретил сильное сопротивление, главным образом, со стороны французской дипломатии. Напрасно Россия и Пруссия ссылались на секретную статью Парижского договора, обязывающую Францию признать раздел, который союзники собирались произвести с завоеванными или уступленными землями. Талейран утверждал, что Франция готова признать лишь решения конгресса, принятые в большинстве, и что под словом «союзники» следует понимать всех без исключения союзников, а не какие-то отдельные государства. Такой подход поддержали Австрия, Испания, Англия, и в результате вопрос о Польше пришлось перенести на новое всеобщее обсуждение. Нежелательные последствия от объединения польского королевства под управлением российского вице-короля, в конце концов, прочувствовали все, даже король Пруссии – личный друг Александра. Он не поверил, что приобретение Саксонии и земель между Маасом и Мозелем сможет уравновесить собой опасность, которой подвергнется его монархия после присоединения Польши к России. Талейран стремился убедить представителей других стран в том, какие отрицательные последствиям могут возникнуть в результате чрезмерного расширения территории России, и, вероятно, предложил передать Варшавское герцогство или, по меньшей мере, часть его земель до Вислы, королю Пруссии. Другим государствам решение показалось разумным, хотя бы на случай, к сожалению, вполне вероятный, когда из опасения нарушить равновесие сил в Европе, не удастся восстановить Польшу.
Если император Александр откажется уступить в этом вопросе общим настояниям других государств, то есть опасения, что конгресс затянется до тех пор, пока не будет достигнут окончательный результат. Но отказав пожеланиям остальных государств, российский император сможет рассчитывать не только на собственную армию, но и на всю Польшу, которая предпочтет стать русской, нежели остаться разделенной. Судьба Саксонии и многих других территорий Германии в полной мере зависит от решения по Польше, поскольку существует намерение довести численность подданных прусского королевства до двенадцати миллионов человек. Если их не набрать в Польше, то придется искать в Германии.