— Сегодня утром у меня вышел очень хороший пудинг, — объявил Зверок-Шнырок. — Но, похоже, его больше нет. А это, так сказать, омлет на скорую руку!
Завтрак был подан на крышках от банок, и когда мы приступили к еде, Зверок-Шнырок уставился на нас с напряжённым ожиданием. Фредриксон принялся жевать и жевал долго, с явным трудом, причём вид у него был какой-то не такой. Наконец он изрёк:
— Мне досталось что-то твёрдое, племянничек.
— Твёрдое?! — вскричал Зверок-Шнырок. — Уж не что-нибудь из моей коллекции? Выплюнь это! Выплюнь!
Фредриксон выплюнул на свою крышку две какие-то чёрные зазубренные штуковины.
— Можешь ли ты простить меня?! — воскликнул его племянник. — Ведь это мои шестерёнки. Благо ты не проглотил их!
Однако Фредриксон не отвечал и лишь сидел с наморщенным лбом, уставясь взглядом в пространство. Тут Зверок-Шнырок пустил слезу.
— Прости своего племянника, — сказал Супротивка. — Ты же видишь, как он переживает.
— Простить?! — воскликнул Фредриксон. — Напротив, я благодарен ему!
Он взял бумагу, авторучку и изобразил нам, где должны помещаться шестерёнки, приводящие в движение гребной винт и водяные колёса. Вот так нарисовал всё это Фредриксон (надеюсь, вы поймёте, что к чему).
Однако Зверок-Шнырок воскликнул:
— О, возможно ли это! Подумать только, что мои шестерёнки пригодились для твоего изобретения!
С едой мы покончили в приподнятом настроении. Племянник Фредриксона настолько вдохновился идеей покраски, что надел свой самый большой фартук и, не теряя ни минуты, принялся размалёвывать «Морской оркестр» в красный. Он малевал что есть мочи, и вот лодка стала красной, и земля стала красной, и немалая часть ореховой рощи к тому же, и ничего до того красного, как Зверок-Шнырок, я не видывал на своём веку. Однако название лодки он вывел ультрамарином.
Когда с покраской было покончено, Фредриксон пришёл взглянуть.
— Ну ведь правда красиво? — нервозно спросил Зверок-Шнырок. — Я раскрашивал на полном серьёзе! Вложил в это всю душу!
— Вижу, вижу, — согласился Фредриксон, оглядывая своего с головы до ног красного племянника. Он посмотрел на кривую ватерлинию и сказал: — Гм. — Затем посмотрел на название лодки и сказал: — Гм, гм.
— Я что, ошибся в правописании? — спросил Зверок-Шнырок. — Скажите же что-нибудь, не то я опять заплачу. Прошу прощенья! «Морской оркестр» такое трудное словосочетание!
— «Марской аркестр», — прочёл Фредриксон и, чуть подумав, сказал: — Успокойся. Сойдёт.
Зверок-Шнырок с облегчением вздохнул и бросился со всех лап перекрашивать своё жилище краской которая у него ещё оставалась.
Вечером Фредриксон проверил сети, стоявшие в речке. Представьте себе наше удивление, когда мы обнаружили в них маленький нактоуз! А внутри нактоуза барометр-анероид! Я без устали любовался этой замечательной находкой.
Муми-папа закрыл тетрадь и, полный ожидания воззрился на своих слушателей.
— Ну, что скажете? — спросил он.
— Думаю, это будет ужасно хорошая книга, — серьезно сказал Муми-тролль. Он лежал на спине в сиреневой беседке и рассматривал шмелей. Было тепло и безветренно.
— Но половину всего ты просто выдумал, — сказал Снифф.
— Нисколько! — воскликнул Муми-папа. — Тогда все это было на самом деле! Каждое моё слово — правда! Конечно, кое-что, кое-где, может быть, чуть-чуть преувеличено…
— Удивляюсь, — сказал Снифф. — Удивляюсь: куда делся папин набор.
— Какой набор? — спросил Муми-папа.
— Коллекция пуговиц моего папы, — ответил Снифф. — Ведь, может статься, Зверок-Шнырок мой папа?
— Очень даже может, — заверил Муми-папа.
— Вот я и удивляюсь, куда делась его драгоценная коллекция. Я должен получить её по наследству — уточнил Снифф.
— Уа-а, ва-а — как говаривал мой папа, — сказал Снусмумрик. — Почему ты так мало пишешь о Супротивке? Где он сейчас?
— Насчёт пап никогда нельзя знать ничего достоверно, — сказал Муми-папа, сделав неопределенный жест. — Они приходят и уходят… Во всяком случае, я оставляю их для потомков, пусть потомки о них и пишут.
Снифф фыркнул.
— Супротивка терпеть не мог парковых сторожей — задумчиво сказал Снусмумрик. — Такие вот пироги…
Все легли на солнышке, вытянув ноги в траве.
Это было чудесно и навевало дрёму.