— Ничего, — успокоительно произнёс Фредриксон и принялся собирать выпавшие вещи.
— Шнурок был такой хороший, и вот пропал! Прошу прощенья! — сказал Зверок-Шнырок.
Тут Фредриксон достал из кармана обрывок верёвки, перевязал им коробку, и мы двинулись дальше. По ушам Фредриксона было видно, что он преисполнен какого-то затаённого волнения. В конце концов он встал на опушке ореховой рощи, повернулся и серьёзно посмотрел на нас.
— Это там твой сюрприз? — благоговейно, шёпотом спросил Зверок-Шнырок.
Фредриксон кивнул. Мы торжественно вступили в ореховую рощу, вышли на какую-то прогалину, и глянь: прямо посреди стоит лодка, большущая лодка!
Она была широкая и устойчивая, надёжная и простая, как сам Фредриксон. Дотоле я ничего не смыслил в лодках, но тут меня вдруг охватило какое-то сильное, непосредственное ощущение, так сказать, идея лодки, моё жаждущее приключений сердце учащённо забилось, и я почуял ещё один вид свободы. Своим внутренним оком я увидел, как мечтает Фредриксон об этой лодке, какие планы и чертежи он делает, — видел, как он каждое утро идёт на прогалину строить лодку. Должно быть, на её постройку ушла уйма времени. Но он никому не открывал своей тайны, даже Зверку-Шнырку. На меня вдруг нашла печаль, и я чуть слышно спросил, как называется лодка.
— «Морской оркестр», — ответил Фредриксон. — Название стихотворного сборника моего без вести пропавшего брата. Цвет будет ультрамариновый.
— Можно, я покрашу её? Можно? — выдохнул из себя Зверок-Шнырок. — Ну? Поклянись своим хвостом! Прошу прощенья, можно я покрашу всю лодку? Тебе нравится красный?
Фредриксон утвердительно кивнул и сказал:
— Ладно. Вот только за ватерлинию опасаюсь.
— У меня есть большущая банка красной краски! — блаженно воскликнул Зверок-Шнырок. — И маленькая ультрамарина… Какое счастье! Ну а сейчас я должен вернуться домой — надо же приготовить вам завтрак, прибраться в банке…
И племянник Фредриксона, трепеща от волнения усами, со всех лап пустился домой.
Я взглянул на лодку и сказал:
— Так вот на какие штуки ты горазд!
И тут Фредриксона словно прорвало… Он болтал без умолку, и всё о конструкции лодки. Он достал бумагу, авторучку и показал мне, как должны вращаться гребные колёса. Я не всё понимал, уловил только, что он чем-то недоволен. Кажется, чем-то в устройстве гребного винта.
Однако, несмотря на всю свою симпатию к нему, я был просто не в состоянии глубоко вникнуть в его проблему: увы, всё же существуют сферы, до которых мне с моей одарённостью не дотянуться, сколько к ней ни взывай, и одна из таких сфер — машиностроение.
Посреди лодки возвышалась маленькая кабина с островерхой крышей. Она пробудила во мне живейший интерес.
— Это ты живёшь в этой кабине? — спросил я. — Она выглядит совсем как павильон для муми-троллей.
— Это штурманская рубка, — почему-то с ноткой неодобрения сказал Фредриксон.
Я погрузился в размышления. Для рубки такое сооружение было, на мой вкус, слишком прозаично. Оконные наличники могли бы быть и позатейливее. На капитанском мостике как нельзя более к месту была бы ажурная балюстрада с резным морским мотивом. А крышу не помешало бы увенчать шишкой, которую можно было бы позолотить…
Я открыл дверь. На полу кто-то спал под шляпой.
— Кто-нибудь из ваших знакомых? — удивлённо спросил я.
Фредриксон глянул через моё плечо.
— Супротивка, — сказал он.
Я стал разглядывать Супротивку. С виду он был какой-то помятый, неряшливый, цвета светло-коричневого. Шляпа, совсем старая, украшена увядшими цветами. Впечатление он производил такое, будто очень долго не мылся и мыться не собирается.
В этот момент примчался Зверок-Шнырок и крикнул:
— Завтрак готов!
Супротивка пробудился и потянулся на кошачий манер.
— Уа-а, ва-а, — произнёс он зевая.
— Прошу прощенья, что ты тут делаешь, в лодке Фредриксона? — угрожающе сказал Зверок-Шнырок. — Разве ты не знаешь, что вход запрещён?!
— Угу, — учтиво ответил Супротивка. — Потому-то я и забрался в неё.
В этом эпизоде — весь Супротивка. Только объявление, запрещающее что-либо, будь то запертая дверь или стена, могло вывести его из кошачьей спячки. А когда он вперял взор в паркового сторожа, усы его начинали топорщиться и от него можно было ожидать чего угодно. Вообще же, как уже было сказано, он всё время либо спал, либо ел, либо мечтал. В данный момент Супротивка был настроен на еду. Итак, мы пошли обратно к банке Зверка-Шнырка — там на обшарпанной шахматной доске покоился остывший омлет.