Хихикнув себе под нос, он свесил ноги с подоконника и взялся за лестницу.
— Привет, папа, — поздоровался Муми-тролль, высунувшись из соседнего окна. — Что ты делаешь?
— Гимнастику, сын мой, — ответил Муми-папа. — Очень полезно! Шаг вниз, два наверх, шаг вниз, два наверх! Укрепляет мышцы.
— Смотри не упади, — сказал Муми-тролль. — Как там твои мемуары?
— Хорошо, — ответил папа и перекинул дрожащие лапки обратно через подоконник. — Я только что сбежал. Хемулиха рыдает. Будет очень драматично.
— Когда ты нам почитаешь? — спросил Муми-тролль.
— Скоро. Как только дойду до корабля. Это так увлекательно — читать то, что сам написал!
— Это точно, — зевая, откликнулся Муми-тролль. — Пока.
— Пока, — ответил папа и открутил колпачок ручки. — Так-так. На чём я там остановился?.. Ага, я бежал, а потом, наутро… Нет, это было позже. Надо добавить красок в описание ночи бегства…
Всю ночь я брёл по незнакомым, унылым местам. Как же мне жалко себя теперь, когда я оглядываюсь назад! Я не смел остановиться, не смел оглядеться по сторонам. Мало ли что скрывается в темноте! Я пробовал петь «О, этот нехемульский мир» — утренний марш найдёнышей, — но голос дрожал так, что становилось только страшнее. В ту ночь был туман. Густой, как овсяная каша Хемулихи, он накрыл пустошь, обратив кусты и камни в бесформенные чудища — они ползли на меня, тянули руки… Бедный я, бедный!
Даже сомнительная компания Хемулихи могла бы утешить меня в тот миг. Но повернуть назад — ни за что! Тем более после такого шикарного прощального письма!
Наконец тьма рассеялась.
А на заре случилось кое-что восхитительное. Туман стал розовым, как вуаль на выходной шляпке Хемулихи, и в один миг весь мир тоже стал дружелюбным и розовым! Я стоял неподвижно и смотрел, как уходит ночь, я полностью расквитался с ней, и теперь меня ждало утро, моё первое, личное, только моё утро! Дорогие читатели, вообразите себе, с какой радостью, с каким ликованием я сорвал с хвоста ненавистный сургуч и зашвырнул его подальше в вересковую пустошь! А потом — в брезжущем свете холодного весеннего утра — сплясал муми-танец в честь обретённой свободы, навострив свои маленькие изящные ушки и гордо задрав мордочку.
Теперь мне никогда больше не надо будет мыться! Никогда больше меня не заставят ужинать лишь потому, что часы пробили пять! Не надо никому салютовать хвостом — кроме разве что короля — и спать в грязно-жёлтой прямоугольной комнате! Долой хемулей!
На небо выкатилось солнце, засверкало на паутине и на мокрых листьях, и сквозь тающий туман я увидел Дорогу. Петляя по лугам, она вела прямо в мир, в мою жизнь, которая станет необыкновенной, славной жизнью, не похожей ни на чью другую.
Первым делом я съел тыквенное пюре и выкинул банку, избавившись тем самым от единственного своего имущества. Никакие дела меня не ждали, а делать что-либо просто по старой привычке я не мог, потому что всё вокруг было новым. Никогда ещё мне не было так хорошо.
Это потрясающее настроение не покидало меня до вечера. Я так упивался свободой и самим собой, что наступающие вечерние сумерки ничуть меня не беспокоили. Распевая песню, которую я сложил из самых важных слов (теперь, к сожалению, позабытую), я шагал прямо в объятия ночи.
Ветер дул в лицо, и незнакомый, приятный запах наполнял меня предвкушениями. Тогда я не знал, что так пахнет лес, что это аромат мха и папоротников и тысяч больших деревьев. Устав от ходьбы, я свернулся калачиком на земле и подтянул к животу замёрзшие лапки. Кто его знает, может, и не стоит открывать приют для маленьких хемулей. Их, кстати говоря, находят крайне редко. И не лучше ли стать искателем приключений, чем просто знаменитостью? В конце концов я решил стать знаменитым искателем приключений. И перед тем как уснуть, подумал: завтра!
Когда я проснулся, надо мной простирался новый, ярко-зелёный мир. Я очень удивился, и меня нетрудно понять — ведь за всю свою жизнь я не видел ни единого деревца. Эти деревья были так высоки, что захватывало дух; на прямых, как копья, стволах несли они свои зелёные своды. Листва легко покачивалась и светилась на солнце, а птицы сновали взад-вперёд и голосили от восторга. Я немного постоял на голове, чтобы собраться с мыслями. А потом крикнул: