— Как ты его назвал? — еле слышно спросил я.
— «Морской оркестр», — отвечал Фредриксон. — Так назывался сборник стихов моего пропавшего брата. Надпись будет ультрамариновая.
— Можно я напишу название?! Пожалуйста! — пролепетал Шуссель. — Что, правда? Клянёшься своим хвостом? Прости, а можно я покрашу весь корабль? Тебе нравится красный цвет?
Фредриксон кивнул и сказал:
— Осторожней, не закрась ватерлинию.
— У меня есть большая жестянка с красной краской! — вне себя от счастья закричал Шуссель. — И маленькая скляночка ультрамарина… Какое совпадение! Как здорово! Я домой, приготовлю вам завтрак и приберу в кофейной банке… — Усики его задрожали от волнения, и он убежал.
Я посмотрел на корабль и сказал:
— Вот это да.
И тут Фредриксон заговорил. Он говорил долго, не умолкая, и всё только о конструкции своего корабля. Потом достал бумагу и ручку и показал мне, как будут крутиться колёса. Мне было трудно уследить за его объяснениями, но я понял, что его что-то беспокоит. Кажется, это было как-то связано с винтом.
Я всей душой ему сочувствовал, но, к сожалению, не мог уяснить суть проблемы: увы, при всей разносторонности моего таланта, на некоторые области он всё-таки не распространяется, и одна из них — инженерное дело.
Зато посреди корабля высился маленький домик с ажурной крышей, который меня сразу очень заинтересовал.
— Ты здесь живёшь? — спросил я. — Похоже на беседку для муми-троллей.
— Ходовая рубка, — с лёгким неудовольствием ответил Фредриксон.
Я погрузился в раздумья. На мой вкус, домик был чересчур практичен и безыскусен. Наличники могли быть и позатейливей. На капитанском мостике явно не хватало резных деревянных перилец с морскими мотивами. А крышу неплохо бы украсить луковкой, которую вполне можно позолотить…
Я открыл дверь. Прямо посреди рубки на полу кто-то спал, прикрывшись шляпой.
— Знакомый? — удивлённо спросил я Фредриксона.
Фредриксон подошёл ближе.
— Юксаре, — сказал он.
Я внимательно посмотрел на Юксаре. Впечатление он производил мягкое, небрежное и почти что светло-коричневое. Шляпа — очень ветхая — была украшена увядшими цветами. Похоже было, что Юксаре очень давно не мылся и это вообще не входило в его планы.
Тут примчался Шуссель и завопил:
— Все к столу!
Юксаре проснулся и стал потягиваться, точь-в-точь как кошка.
— Хупп-хэфф, — приговаривал он, зевая.
— Простите, но что вы делаете на корабле Фредриксона? — грозно спросил Шуссель. — Вы что, не видели, что тут написано «Вход запрещён»?!
— Видел, конечно, — приветливо ответил Юксаре. — Потому я здесь.
Это происшествие многое говорит о Юксаре как о личности. Единственное, что могло пробудить его от полусонной кошачьей жизни, — это табличка с каким-либо запретом, закрытая дверь или стена; а если он замечал сторожа в парке, его усы начинали дрожать, и тут уж от него можно было ждать чего угодно. Всё же остальное время он, как вы поняли, спал, ел или предавался мечтам. В описанный мною момент Юксаре был преимущественно озабочен едой. Поэтому мы вернулись к банке Шусселя, где на видавшей виды шахматной доске покоился остывший омлет.
— Утром у меня был отличный пудинг, — объяснил Шуссель. — Но он куда-то подевался. Это так называемый скоростной омлет!
Шуссель разложил угощение на крышки от банок и стал напряжённо смотреть, как мы едим. Фредриксон жевал долго и с заметным усилием, и вид у него при этом был странный.
Наконец он сказал:
— Племянник. Что-то твёрдое.
— Твёрдое?! — вскрикнул Шуссель. — Наверное, что-то из моей коллекции… Выплюнь! Выплюнь скорей!
Фредриксон сплюнул на свою крышку два чёрных предмета с торчащими во все стороны зубцами.
— О, сможешь ли ты простить меня? — воскликнул племянник. — Это мои шестерёнки. Какое счастье, что ты их не проглотил!
Но Фредриксон ничего не ответил — наморщив лоб, он долго смотрел перед собой. И тогда Шуссель заплакал.
— Ты уж прости племянника, — сказал Юксаре. — Видишь, как он расстроился.
— Простить? — воскликнул Фредриксон. — Наоборот!
Он взял бумагу и ручку и показал, как надо соединить шестерёнки, чтобы винт и колёса заработали. Вот что нарисовал Фредриксон (я надеюсь, вы понимаете, что он имел в виду).
А Шуссель закричал:
— Не может быть! Неужто мои шестерёнки пригодились для твоего изобретения!
Мы закончили трапезу в приподнятом настроении.