Потому мне запомнился день, когда едва мы начали говорить, как в дверь квартиры Брегвадзе кто-то позвонил. Нани сама открыла и через секунду представила мне неожиданного — по крайней мере для меня — гостя. Это был муж ее двоюродной сестры, Гурам Каландадзе. Он на протяжении двух, кажется, часов молча просидел в кресле. А когда монолог Нани, прерываемый моими вопросами, был закончен, батони Гурам попросил разрешения что-то добавить.
— Вы знаете, какая у них была квартира? 14 метров. Но — на улице Грибоедова. А тогда самой модной улицей Тбилиси был проспект Руставели. В самый главный день — 1 сентября, когда все возвращались из отпуска, загоревшие, похорошевшие горожане в белых костюмах расхаживали по проспекту.
А к Нани надо было только подняться по улице — и ты уже был у нее. По 10–14 у них человек собирались. Мама тут же накрывала на стол. И были песни, шутки, смех. Когда ее отец вечером возвращался домой, вся комната была заполнена народом. Он садился у выхода и слушал нас. Мог даже заснуть, так как уставал. Но он ни разу не сказал жене, чтобы она не позволяла нам собираться. Такой это был удивительный человек. Разумеется, у Нани просто не оставалось других вариантов будущей профессии.
Мне никто не говорил, что я должна стать певицей. Даже мама не думала об этом. Я должна была стать пианисткой, закончила консерваторию. И хорошо играла, выступала на концертах. Пока училась, то каждый день садилась за рояль. Но едва мама выходила из дома, например на рынок, я тут же бросала играть. И начинала петь. При этом фантазировала: воображала, что вокруг сидят выдающиеся певцы и музыканты. И я пела для них, у меня был настоящий сольный концерт.
Это была потребность — петь каждый день. Как только слышала, что мама входит в дом, то возвращалась к инструменту и играла классические произведения. А вечером снова пела — уже для наших гостей. С огромным чувством и любовью. Потому что видела, как они меня слушают. Это ведь очень важно — иметь хорошего слушателя.
Мама разрешала мне петь, интуитивно чувствовала, что это — мое. Она была мудрой, тут мне повезло. Если бы она не разрешала, я бы, наверное, бросила. Я была очень послушной. Такой уж у меня характер.
Только под конец жизни он чуть изменился. А так я всю жизнь была ведомой.
То, как сложилась моя жизнь — это еще и судьба. Она ведь существует. И этим надо пользоваться. Дает тебе Бог шанс — используй его.
Когда я училась в консерватории, то должна была сыграть концерт Скрябина. Но никак не получалось. И вдруг педагог говорит: «А ты спой!» И это оказалось правильным — я спела, а потом смогла и сыграть.
Между прочим, говорили, что я неплохая пианистка. Но Бог направил меня к другому, подтолкнул, чтобы я пела…
А потом меня пригласили в самодеятельный ансамбль при оркестре нашего Политехнического института (ГПИ). Тогда же пригласили Медею Гонглиашвили, замечательную пианистку. Она уже ушла из жизни, но ее и сейчас все вспоминают.
Мы долго проработали с ней, а расстались по объективным причинам — я осталась в Москве, потому что мой внук поступал в аспирантуру, а она должна была вернуться в Грузию.
В 1957 году вместе с оркестром ГПИ я пела в Москве. Мы выступали на сцене Театра Советской Армии. Это произошло вскоре после Международного фестиваля молодежи и студентов. Я выступала, как начинающая. Даже не певица. Меня просто пригласили на это выступление.
Вместе со мной в Москву тогда поехали папа с мамой. А в зале сидел легендарный Леонид Утесов, который послушал мое выступление и потом сказал: «Передайте этой девушке, что если она продолжит петь, то станет большой певицей».
На той сцене меня увидел Котик Певзнер и взял в свой ансамбль «Рэро», самый знаменитый на то время коллектив Грузии. Для меня в этом ничего нового не было. Я же и так все время пела. И каждый раз думала — вот сейчас последний раз выйду на сцену, вернусь в Тбилиси и стану пианисткой.
С «Рэро» мы часто выступали в московском Театре эстрады. Жили в гостинице «Пекин», а там же, на площади, находилось старое здание театра «Современник». После того как у нас заканчивался концерт, а в театре — спектакль, актеры поднимались в номер к Певзнеру. Котик был «виноват» в том, что началась моя дружба с этими замечательными людьми. Я всегда у него сидела — там пианино было. Я пела, они шутили. Какое было потрясающее время!
И так было каждый наш приезд в Москву в течение пяти лет. Я подружилась с Евгением Евстигнеевым, Олегом Ефремовым, Игорем Квашой, Галиной Волчек. И до сих пор с ней общаюсь. Помню, Ефремов делал концерт шестидесятников. Я так восторгалась им! Это был такой аристократ! Правда, увы, пил. Он говорил своим актерам: «Пойте, как Нани!» А они отвечали, что как Нани не могут. И затягивали «Подмосковные вечера».