Поездка Круасси, таким образом, оказалась бесплодной, и Принц, продолжив свой путь, прибыл в Мурон, где его ждали Принцесса и г-жа де Лонгвиль. Он задержался там на день, чтобы осмотреть крепость, которую нашел превосходной и в отличнейшем состоянии. Итак, поскольку все способствовало укреплению в нем надежд и благоприятствовало его новому замыслу, он больше не колебался, начинать ли войну, я в тот же день набросал пространную инструкцию на предмет заключения договора с королем Испании, причем учел в ней интересы как своей ближайшей родни, так и главнейших своих приверженцев. Для ведения переговоров был избран Лене. {16} Затем своему брату и г-ну де Немуру Принц вручил деньги на проведение наборов в соседних провинциях и, оставив их в Муроме с г-жой де Лонгвиль, оставил там же и интенданта правосудия {17} г-на де Винея, чтобы тот начал обложение подушною податью Берри и Бурбонне, настоятельно посоветовав ему щадить город Бурж, дабы удержать его в том же расположении духа, в каком, он тогда находился. Отдав надлежащие распоряжения. Принц назавтра вместе с герцогом Ларошфуко выехал из Мурона. Остановившись проездом в поместье герцога, {18} Принц нашел там много присоединившейся к нему знати и с нею поспешил в Бордо, куда немного погодя прибыли {19} Принцесса с герцогом Энгиенским. Там все сословия города приняли его с ликованием, и трудно сказать, что больше воодушевляло этот горячий и привычный к мятежам люд - блеск рода, к которому принадлежал Принц, и его личная слава или, быть может, то, что они видели в нем самого могущественного врага герцога Эпернона. Такое же настроение нашел Принц и в Парламенте, который вынес все, какие только Принц мог пожелать, благоприятствующие его целям постановления. {20}
Ободренный столь удачным началом, Принц посчитал, что нет ничего столь же безотлагательного и столь же для него важного, как завладеть всей наличной в Бордо королевской казной и употребить эти деньги на срочное проведение воинских наборов, ибо он хорошо понимал, что двор немедленно бросит против него, какие только возможно, войска, дабы не дать ему времени снарядить свои. В этих видах он распределил деньги между всеми, вступившими с ним в соглашение, и так торопил их ускорить свои наборы, что эта торопливость доставила им предлог пренебречь их качеством.
Спустя несколько дней по его прибытии в Бордо к нему явился граф Дюдоньон и открыто объявил, что принимает его сторону. Герцог Ришелье и маршал Лафорс поступили так же, а принц Тарентский, вступив в Тайбур, известил Принца о том же. С г-ном д'Арпажоном дело обстояло сложнее: он и в этом случае предпочел держаться того самого поведения, из которого успел уже ранее, во время заточения принцев, извлечь для себя немалые выгоды, выдвинув заведомо неприемлемые условия, а когда увидел, что дело Принца проиграно, договорился с двором. Тем временем герцог Ларошфуко довел до сведения герцога Буйонского о происшедшем в бордоском парламенте и указал, что, поскольку желательные для него условия налицо, ожидают, что и он поступит соответственно своим обещаниям. Герцог Буйонский довольно долго уклонялся от прямого ответа, стремясь ладить с не скупившимся на щедрые посулы двором и вместе с тем не порывать с Принцем, в котором у него могла явиться нужда. Он видел и то, что г-н де Тюренн, с которым, как он считал, неразрывно связан общностью интересов, отказывается выступить на стороне Принца; что принц Тарентский, несмотря на это, примкнул к нему, а маркиз Лафорс продолжает оставаться заодно с г-ном де Тюренном. Герцог также предвидел, что, поскольку его не поддержит брат {21} и прочие, кого я назвал и за кого он поручился пред герцогом Ларошфуко, его влияние в стане тех, с кем он собирался объединиться, уменьшится и что Принц, возможно, отплатит за то, что г-н де Тюренн и он смогли бы в будущем для него сделать, не большей признательностью, нежели та, какой он отплатил им за прошлое. Больше того, он хорошо понимал, что придется заключить новое соглашение с Принцем, и притом менее выгодное, нежели то, о котором они предварительно договорились, и в конце концов все эти соображения вместе с обещаниями двора, поддержанные влиянием и ловкостью г-жи де Буйои, располагавшей властью над мужем, помешали ему последовать своему первому побуждению и примкнуть к Принцу. Но, чтобы выйти из этого затруднения, он захотел взять на себя посредничество в примирении Принца с двором и после нескольких проведенных им наедине с королевою и посвященных этому совещаний отослал обратно Гурвиля, направленного к нему с письмами герцогом Ларошфуко, поручив Гурвилю предложить Принцу все, испрошенное тем для себя и своих друзей. Кроме того, Принцу предоставлялось начальствование над Блэ и не предъявлялось каких-либо иных условий, кроме перечисленных господами Сервьеном и де Лионном в предварительном проекте соглашения, который был составлен в Париже по выходе Принца из заключения и о котором я уже говорил.
Помимо этого, г-н де Шатонеф намеревался предложить через того же Гурвиля другие условия примирения, но поскольку они клонились к тому, чтобы воспрепятствовать возвращению Кардинала, он не мог противопоставить их предложениям королевы, сообщенным ею через герцога Буйонского. Что касается самого г-на де Шатонефа, то он изъявлял готовность безраздельно объединиться с Принцем и предоставить ему в руководстве государственными делами столько участия, сколько тот пожелает, лишь после падения Кардинала. От имени двора Принцу также было предложено дать согласие на свидание с герцогом Орлеанским в городе Ришелье, дабы они сообща обсудили условия, на которых могло бы состояться чистосердечное примирение, причем двор, видимо, искренне стремился его достигнуть. Но, к несчастью для Франции и самого Принца, он остался глух к этим призывам и отверг столько благоприятных возможностей, и как бы значительны и существенны ни были предложения королевы, они вызвали в нем раздражение, потому что были сделаны при посредстве герцога Буйонского. Он рассчитывал, что тот и г-н де Тюрснн будут обладать в его партии большим весом, и находил, что никто, кроме них, не сможет защитить укрепления Бельгарда и Стене. Он видел, что его прежние войска, оставленные им с тем, чтобы их возглавил г-н де Тюренн, становились там решительно бесполезными и им угрожала опасность либо распасться, либо подвергнуться разгрому; он также видел, что меры, принятые им совместно с испанцами для обеспечения безопасности его крепостей в Шампани, ничего не дадут, и что ни его войска, ни испанцы не станут оказывать никакому военачальнику, который мог бы занять этот пост, такое же доверие и уважение, с каким они относились к г-ну де Тюренну. Все это чувствительно беспокоило Принца, хоть он и старался совладать с охватившей его досадой. И все же он весьма сухо ответил герцогу Буйонскому: он написал, что теперь больше не время выслушивать предложения, осуществить которые заведомо не хотят; чтобы герцог, соответственно своим обещаниям, открыто встал на его сторону; чтобы г-н де Тюренн возглавил его выступившие в Стене войска и что лишь после этого он сочтет возможным рассмотреть предложения двора и заключить надежное и почетное соглашение. Он поручил Гурвилю доставить этот ответ и изложить герцогу Орлеанскому соображения, вынудившие его отказаться от свидания в Ришелье. Главнейшие из них состояли в следующем: это совещание намечалось отнюдь не с целью заключить мир, а лишь для того, чтобы помешать ему устоять в войне; что в то самое время, когда все сословия государства вот-вот выступят против двора, когда испанцы готовятся оказать существенную помощь людьми, деньгами и кораблями, его хотят втянуть в гласные переговоры, один слух о которых сорвал бы проводимые им наборы в войска и изменил бы умонастроение всех собирающихся примкнуть к его партии.
Помимо этих общих причин были и другие, особого рода, не позволявшие Принцу верить в благожелательность герцога Орлеанского, и среди них - его тесная связь с коадъютором Парижским, заклятым врагом Принца и его партии, снова сблизившимся с двором, который заверил его, что добудет ему кардинальскую шляпу. {22} Это последнее обстоятельство крайне заботило Принца и повело к тому, что возложенные им на Гурвиля поручения не ограничились только что мною отмеченными и что к ним он добавил еще одно, более трудное и опасное. Ибо, видя, что Коадъютор в своей вражде к нему по-прежнему не останавливается ни перед чем и, преследуя свои цели, а также из тщеславия, старается чинить ему помехи во всем, Принц решил приказать, чтобы Коадъютора похитили и увезли из Парижа в одну из крепостей Принца. Сколь бы неосуществимым этот замысел ни казался, Гурвиль взялся за его исполнение, предварительно получив соответствующее, написанное рукою Принца и подписанное им приказание, и он, без сомнения, успел бы в своем предприятии, если бы Коадъютор, приехав однажды вечером в особняк де Шеврез, отбыл оттуда в той же карете, которая его привезла. Но так как он отослал ее вместе со своими людьми, нельзя было наверное установить, в какой именно он уедет. Таким образом, это дело затянулось на несколько дней, а затем и вовсе было раскрыто, потому что почти невозможно, чтобы те, чьими услугами в подобных случаях приходится пользоваться, были в достаточной мере скромны и удовольствовались лишь теми сведениями, которые им хотят сообщить, или достаточно преданы и скрытны, чтобы надежно выполнить то, что им доверили. {23}