/Осада Лилля./ Договор, заключенный этим Государством с Соединенными Провинциями, и намерения этих народов, точно так же, как и Шведов, кто действительно подумывали затруднить завоевания Короля, нисколько не помешали Его Величеству устроить осаду еще и под Лиллем. Он не мог бы лучше завершить свою кампанию, как взятием этого города, что был столицей Галликанской Фландрии. Десять или двенадцать городов, что он уже взял менее чем за два месяца, правда, обеспечили ему огромную славу; но, наконец, этот должен был принести ему еще большую, потому как Испанцы заперли там все их силы; он был снабжен к тому же людьми и припасами для сдерживания длительной осады, а кроме того, был укреплен с большой тщательностью и самим Монтереем, и другими Наместниками, что ему предшествовали.
Испанцы были в восторге оттого, что Король затеял это предприятие, потому как они надеялись, что он в нем не преуспеет. Они совершенно особенно полагались на то, о чем я сейчас сказал; да, вдобавок, они имели Комендантом в этом городе человека, кто был большим врагом Французов, и кто пообещал им скорее дать похоронить себя там, чем сдаться. Однако, узнав, что, несмотря на его обещания, он оказался в чрезвычайно затруднительном положении, они отдали приказ Марсену собрать все, какие он только мог, войска и идти ему на помощь. Марсен попытался перекрыть проходы, через какие поступали припасы к Его Величеству; но об этом позаботились, потому как их доставили из Дуэ по приказу Короля месяц назад.
Когда Марсен это увидел и понял, что не сможет уже ничему помешать, он решил поддержать город в другой манере, а именно, захватив какое-нибудь место нашей стоянки, пробиться к стенам сквозь охранявшие их войска. Это было ему совсем нетрудно, потому как мы не слишком надежно охраняли линии обложения, протянувшиеся, по меньшей мере, на четыре или пять лье; итак, Король известил об этом Маркиза де Креки и приказал ему явиться на соединение с нами со всей возможной поспешностью. Он находился тогда в стороне Лимбурга, и ему предстояло одолеть немалую дорогу; но так как он был проворен, он моментально перебрался через Арденны, форсировал Мезу и вышел к нам со стороны Арраса.
/Предчувствие Кавуа и его смерть./ Пока он находился вот так на марше. Король, кто вовсе не терял времени, образовал отряд из вояк полка Гвардейцев для захвата равелина. Кавуа, о ком я говорил выше, был там по-прежнему Лейтенантом и получил команду присоединиться к этому отряду. Он считался бравым человеком среди своих товарищей и даже немного слишком любил разыгрывать из себя забияку. Поскольку, хотя он и имел еще лучшую мину, чем его брат, кто, тем не менее, слывет сегодня одним из наиболее ладно скроенных людей Двора, так как далеко нельзя было сказать, будто бы он напускал на себя вид большого Сеньора, он частенько связывался с людьми, с гораздо большей охотой посещающими дурные места, чем церкви. Вот там-то его и видели орудующим шпагой намного более разумных пределов; такое ремесло вогнало бы в стыд его брата, если бы он был и в те времена тем, кем является сегодня — но так как вместо имени Вельможи, что дает ему теперь его должность, он был тогда всего лишь младшим братом, это его меньше всего волновало в те времена, потому как он не претендовал еще, как делает в настоящее время, на суетности этого света.
Как бы там ни было, узнав, что он был откомандирован для этой атаки, Кавуа почувствовал, как вздрогнул от испуга, в том роде, что не было ни одного, кто бы не заметил его смущения. Его спросили, что с ним такое, и не произошел ли с ним какой-нибудь несчастный случай. Он ответил, что нет; но все, что он мог бы сказать, так это то, что он здорово боится, как бы это не был последний день его жизни; у него имелось определенное предчувствие, какого он не мог преодолеть; он прекрасно знал, дабы быть мудрым, он не должен бы говорить подобных вещей; но, наконец, так как обычно говорят правду, когда готовятся умереть, будет совершенно справедливо, что и он поступит, как другие, поскольку уж ему не осталось больше жить. Нашлись такие, кто высмеяли эту слабость, что бы он неохотно стерпел в другое время. В самом деле, не тот он был человек, чтобы позволить безнаказанно наступить себе на ногу; но так как с некоторого момента он не был больше тем, кем привык быть, он и вида не подал, будто это его касается. Его друзья были этим совершенно поражены и постарались вернуть ему отвагу, но он уже был больше, чем полумертвый, настолько он поддался своей мысли. Итак, если бы он мог достойно уклониться от этой команды, он бы туда не пошел. Но так как это было невозможно, он вооружился с ног до головы и в таком виде отправился в траншею. Он имел все резоны столь сильно бояться. Его доспехи, хотя и выдерживали мушкетный выстрел, оказались для него всего лишь бесполезным украшением. В него угодила пуля, попавшая точно в то место, где в них оставалась дыра. Это там, где кираса крепится к каске при помощи крюка — так что он упал замертво там же, на месте. Рассказали и Королю, кто с трудом этому верил, пока ему все не подтвердили люди, достойные доверия.