/Хладнокровный человек./ Это было бы хорошо с людьми, кто были бы более рассудительны. Один Лейтенант Гвардейцев имел, два или три дня спустя, полную возможность выказать свою добродетель, в том роде, что я сильно сомневаюсь, будто бы даже Капуцин проявил подобную. Находясь во главе своей Роты, по случаю отсутствия Капитана, он должен был написать два слова по делу, не терпевшему никаких отлагательств. Это привело его в лавку булочника, где он попросил того одолжить ему перо и чернила. Булочник нахально ответил ему, что в городе имеются люди, торгующие такого сорта товарами, к ним он и мог бы обратиться, если бы захотел их иметь. Этот Лейтенант, пораженный его ответом, и не поразмысливший, быть может, над тем, что порекомендовал им Маркиз де Бельфон, заметил булочнику, что это было отменно грубо, и если уж тот хотел ему отказать, все равно, он должен был бы сделать это более достойно — но едва он обронил последнее слово, как булочник влепил ему пощечину, что была, как говорится обычно, столь увесиста, что у него искры из глаз посыпались. Кто был здорово поражен, так это, без сомнения, сам бедный побитый. Тысяча других на его месте прекрасно бы знали, что им надлежит сделать, дабы отомстить за нанесенное оскорбление-просто-напросто проткнуть тому шпагой брюхо. Ему даже не нужно было брать на себя этот труд, если бы он пожелал, потому как двадцать мушкетеров его Роты в то же время прицелились в булочника и ждали только, когда он от того отойдет, дабы не задеть его ненароком; но этот Офицер, более мудрый, чем все, что о нем сумеют сказать, и владевший собой до такой степени, что, наверное, он один и был на такое способен, не только приказал удалиться мушкетерам, но еще и скомандовал всей Роте маршировать. Он стоял, однако, перед дверью булочника до тех пор, пока она не прошла, из страха, как бы у какого-нибудь солдата не возникло желание за него отомстить.
Едва Бельфону донесли об этом случае, как он известил о нем Двор. Он немедленно отдал приказ эшевенам самим свершить правосудие над этим наглецом, и они распорядились его арестовать. Маркиз де Лувуа, кому он адресовал свой рапорт, сообщил обо всем Королю, кто нашел действия Лейтенанта столь превосходными, что тотчас же дал ему Роту в Гвардейцах. Что до булочника, то после того, как он провел несколько дней в тюрьме, новый Капитан испросил для него помилования, и он его добился, либо это было согласовано со Двором, либо он захотел проявить свое великодушие до конца.
/Последние битвы./ После того, как Король вот так покинул армию, враги, что отбили Алост, один из городов, покоренных Королем в течение кампании, вознамерились там укрепиться при помощи доброго гарнизона, какой они туда ввели, и кое-каких новых фортификаций, что развалились сами собой с течением времени, поскольку были возведены без должной тщательности. Все это не понравилось Виконту де Тюренну, кто с сожалением смотрел на то, как они желали там угнездиться. Он пошел против них, но так как он довольно-таки их презирал и позволил себе вскрыть траншею прямо среди ясного дня, они поубивали у него, по меньшей мере, три или четыре сотни человек всего лишь за один час. Это сделало его более осмотрительным, и, взяв это место, что оказало больше сопротивления в сравнении со всеми остальными, он распорядился полностью сровнять его с землей.
В остальном, поскольку армия совсем уменьшилась из-за всех гарнизонов, какие Король оставлял в завоеванных им городах, Виконт де Тюренн счел некстати продолжать кампанию и дальше. Он приказал армии шагать в сторону Арраса, откуда он разослал ее по гарнизонам, сам же он направился по дороге на Дорлан.
Король, возвратившись оттуда, устроил смотр нескольким Ротам Кавалерии нового набора и нашел их весьма отменными. Не было, однако, среди них такой, что превзошла бы Роту Герцога де Вантадура, что уже присоединилась к армии. Она состояла из ста двадцати молодцов, и Сериньан, родственник Кавуа, кого мы видим сегодня Помощником Майора Телохранителей, был там Лейтенантом. Среди этих ста двадцати молодцов более восьмидесяти были дворянами, и одни из них имели по пять или шесть коней, другие по три или четыре, и самые скромные по два. Наконец, там не имелось ни одной Отдельной Роты, что была бы более подвижна и лучше экипирована, чем эта. На смотре, устроенном Королем, находился и Маркиз д'Альбре, зять и племянник Маршала того же имени, кто пожелал высмеять Герцога, потому что он горбат, как каждый знает, и даже настолько, что и нельзя быть горбатее. У него также были толстые губы, вроде губ Мавра, что еще добавляло веселости этому Маркизу; но так как Герцог, при всем своем уродстве, был, тем не менее, отважным человеком, может быть, они бы кончили рукопашной один на один, если бы им в этом не помешали.