/Ла Ривьеру не хотят подчиняться./ Когда Король отдал мне Должность Герцога де Невера, я добился от него согласия на мою для одного из моих родственников, по имени Ла Ривьер, кто был добрым Офицером. Он был во главе одного старого Корпуса, когда я раздобыл ему эту милость; но так как он был уже в летах и не имел того вида, какой надо иметь, дабы возглавлять такой отряд, его там невзлюбили. До меня доходило даже время от времени, будто бы мушкетеры насмехались над ним, а если они и придавали ему какое-то значение, то лишь потому, что был предложен он мной и доводился мне родственником.
Я говорю это не в отношении того, какое уважение они должны были иметь ко мне, но в отношении того, какое они действительно имели; так как они знали, что я рассматриваю их всех ни больше ни меньше, как если бы они были моими детьми, я могу сказать также, что и они все рассматривали меня, как если бы я был их отцом, за исключением этого случая. Я не хотел ничего им об этом говорить, потому как здесь было больше юношеского задора, чем коварства; но я замолвил словечко ла Ривьеру, дабы он воздержался от определенных своих штучек, что их возмущали; но так как горбатого могила исправит, как говорится обычно, в том роде, что мне уже было невозможно ему помочь.
/Врать с важностью./ Надо знать, что Испанцы, дабы лучше прикрыть их намерение объявить себя против Его Величества, как только им представится удобный случай, едва узнали о его прибытии под Шарлеруа, откуда он собирался начать свой путь, как они послали предложить ему все то, что только было в их власти.
Весь Двор рассматривал эти предложения, как то, что обычно исходит из уст Послов, когда они находятся подле какого-либо Могущества, какое не является другом их Мэтра. Некий автор этого века, кто не считается слишком злобным, сказал по этому поводу, что в их характере врать с важностью. Как раз такое продемонстрировали Испанцы в этих обстоятельствах. Король славно ввел их в заблуждение, поскольку, как говорит пословица: «с волками жить, по-волчьи выть»; итак, ответив им комплиментом на комплимент, он продолжал свой путь, а когда он взял в сторону Шарльмона, Комендант приказал выстрелить из пушки, дабы воздать должную ему честь. Его Величество приблизился затем к Льежу, где у него имелись крупные магазины. Капитул Сен-Ламбера, вовсе не довольный тем, что война уже начала разорять его страну, тоже отправил сделать ему комплименты; наиболее прозорливые рассудили, что им не следует придавать значения, точно так же, как и речам Испанцев, то есть, не стоит принимать их за чистую монету. Однако, если эта страна и видела обеднение их полей из-за прохода трех армий, какие иногда разбивали там лагерь, столица от этого полностью обогащалась. Она поставляла все свои продукты по тем ценам, по каким сама хотела, в том роде, что деньги Франции сделались здесь почти столь же обычными, какими они могли быть в Париже.
Король, пройдя довольно близко от этого города, распорядился стать лагерем в Визете, маленьком городке на Мезе, на полдороге или около того от Льежа к Маастрихту. Месье Принц нашел там дю Кондро, где была его армия, и держал с ним Военный Совет. Уже овладели постами, что были не только выше и ниже по течению этой реки, дабы блокировать этот последний город, но еще и теми, что располагались прямо среди полей. Не знали еще, надо ли атаковать его силой или же нет, по причине его отличных укреплений и крупного гарнизона, что находился внутри. Но когда Маркиз де Лувуа сказал, якобы получил точные новости из Голландии, из каких ему стало известно, что если Король устремится на Рейн, он не встретит никакого сопротивления с этой стороны, Месье Принц, либо из любезности, или же от страха потерять слишком много людей под Маастрихтом, если он посоветует его атаковать, сказал, что надо идти туда, не ожидая, пока Его Величество спросит его мнения. Никто не осмелился высказать иное суждение, чем он, главное, после сообщения Маркиза де Лувуа, кто хотя и не совсем еще выправился от своих юношеских замашек, все же с большим прилежанием стал относиться к делам, чем он делал это в прошлом. Он действительно столь мало выправился от них, что незадолго до отъезда из Парижа еще раз оказался в дурном месте, что обеспечило судьбу некоего Лейтенанта Пехоты по имени Бретей, кто завернул туда прежде него. Король дал этому Министру голубую ленту, не то чтобы он звался Кавалером голубой ленты, поскольку недостаточно высокое происхождение не позволяло ему ее иметь, но в качестве Канцлера его Приказаний он мог носить эту Ленту, ни больше ни меньше, как это делали истинные Кавалеры ордена Святого Духа. Он получил ее по смерти Ардуэна де Перефикса, кто был Архиепископом Парижа после пребывания в Наставниках Короля. Итак, когда он ходил в это дурное место, он отделывался от этой Ленты, из страха, как бы ее не обесчестить, либо входя, либо выходя, либо там находясь.