Его намерения были отрицательными.
Я очень любил Роджера, но чувствовал, что он унизил меня, и поэтому после нескольких моментов словесного извержения по его поводу добавил: «Мне позвонили, пока», — и ушел.
Если ты написал пьесу с очень сильной женской ролью, такой, как роль Флоры Гофорт в «Молочном фургоне», ей придется постоянно всплывать на поверхность, потому что актрисам-звездам определенного возраста очень трудно найти подходящую пьесу, соответствующую их таланту, личности и образу у публики. Назвать «Молочный фургон» «подходящей» пьесой — несколько нечестно по отношению к ней. В этой пьесе — при успешной и точной постановке, как в фильме «Бум!» — я с одержимостью маньяка пытался высказать определенные вещи. Это была работа art manque[75]. Очень грустно, что Таллула не сыграла ее на пять лет раньше — просто пьесы в то время не существовало. Когда в конце концов Таллуле дали эту пьесу, было поздно. У нее больше не было физических сил, она слишком глубоко погрузилась в выпивку, в таблетки, и ей было трудно находиться вне дома.
Постановка осуществлялась очень странным образом. Английский режиссер Тони Ричардсон получил рукопись и однажды позвонил мне, осыпав второй вариант пьесы просто пугающими по экстравагантности похвалами.
(Не знаю, почему режиссеры и продюсеры думают, что надо пудрить мозги драматургу подобным образом, когда все, что нужно — это сказать: «Мне нравится, я буду ставить».)
Ричардсон был очень «горячим» в это время, и, конечно, должен был доминировать в постановке, особенно учитывая, что Таллула сохранила свой мятежный дух, но потеряла силы бороться, и я был примерно в таком же состоянии. Ричардсон не хотел Таллулу, но мы с продюсером настаивали на ней. Был достигнут курьезный компромисс — от которого ни Таллула, ни я не почувствовали удовлетворения. Мне было сказано: «Тенн, я соглашаюсь на Таллулу на роль Гофорт, ты соглашаешься на Тэба Хантера на роль Криса Фландерса». Я с неохотой согласился на это предложение, хотя не видел в Хантере мистичности и двусмысленности, которых требует роль. Тони сказал мне: «У меня моральные обязательства перед Тэбом Хантером, и взяв его на роль Криса, я расплачусь с ним». Могу только догадываться, что это были за «моральные обязательства», и оставляю вас в такой же неясности.
(Таллулу один раз спросили, является ли Тэб геем, и она мудро ответила: «Откуда мне знать, я его никогда не трахала».) Зная его предыдущие роли, могу сказать, что в «Молочном фургоне» он превзошел самого себя, проявил таланта больше, чем я мог ожидать от него, но всеобъемлющей мистичности в его игре все равно было меньше, чем томительного стремления обнажать свое тело. По отношению ко мне он был сама любезность, но с Таллулой они поладить не могли. Это очень странно, так как Таллула обычно обожала своих партнеров-мужчин.
Рубен Тер-Арутюнян сделал весьма бедные декорации, в них отсутствовал средиземноморский дух, но проявлялась его склонность к застывшему и причудливому. Я в это время находился в глубокой депрессии из-за смерти Фрэнки. Реальностью были спиртное и таблетки Таллулы прямо на сцене. Спектакль с трудом отыграли в нескольких городах, почти нигде не имея хороших отзывов и получая поддержку только от самых фанатичных поклонников Таллулы. Когда мы прибыли в Балтимор, нас неожиданно покинул Ричардсон. Он должен был улететь в Лондон, чтобы попытаться уладить дела его запутавшегося брака с Ванессой Редгрейв.
Мне многое нравилось в Ричардсоне, многое меня шокировало. Его помощница во время репетиций что-то слишком уж часто бегала за кулисы, чтобы приносить ему питье — но не воду. Несмотря на свои начальные излияния по поводу пьесы, он обнаружил странное безразличие, когда пьеса во время тура по стране начала разваливаться. А один раз, когда я пришел к нему, чем-то явно обеспокоенный, он заявил мне: «Думаю, вы не сумасшедший, но хронический — или природный — истерик».
(Думаю, тогда это было правдой, а может быть — и всегда.)
Одаренный, с хорошим характером, только ответственный не всегда.
Дэвид Меррик, продюсер, приехал к нам во время нашей последней остановки — в Балтиморе — и набрался наглости спросить меня, хочу я или нет, чтобы пьеса шла на Бродвее. Я ответил: «Закрытие пьесы убьет Таллулу». И мы прибыли в Нью-Йорк. Первые спектакли были практически скуплены фанатами Таллулы, и они устраивали ей овации. Меррик заметил мне: «Если бы такая публика была каждый вечер, это был бы фурор». Но в день премьеры были проданы не все билеты, а критики просто уничтожили пьесу.