Великий Князь судил на основании фактов, переданных мною, в таком же виде представил все это депо Великой Княгине. Все, с кем говорили Их Императорские Высочества, подтверждали это, и Великая княгиня вполне разделяла недовольство Великого князя моим мужем. Она не обвиняла меня, уверенная в том, что я страдаю от всего происшедшего. Она жалела меня и верила в самую искреннюю привязанность с моей стороны. Но, в то же время, другие старались очернить меня в ее глазах, и несчастное стечение обстоятельств, способствовало этому.
Вернемся немного назад, чтобы объяснить события, о которых мне придется говорить сейчас.
В начале предыдущей зимы Великий Князь Александр заставил князя Адама Чарторижского оставить военную службу. Должность адъютанта Великого Князя он переменил на должность гофмейстера двора Великой Княжны Елены. У князя Чарторижского не было ни намерения, ни склонности к рядовой военной службе, что было самым большим достоинством в глазах Государя. Его Величество несколько раз собирался поручить ему командование батальоном или полком, и Великий Князь боялся, что Государь откроет неспособность Чарторижского к военной службе, предвидел немилость, которой он подвергнется в этом случае, и получил для него должность, о которой я говорила.
Эта перемена была только внешнего характера. Великий Князь сохранил ту же привычку к Чарторижскому и дружеские чувства. Новая должность требовала его постоянного присутствия при дворе, он всюду следовал за ним, и, кроме того, Государь пожаловал ему...1) Мальтийского, ордена. Несмотря на это, у Великого Князя и у Чарторижского была тайная уверенность, что рано или поздно последний пострадает от немилости Императора. Чуждый по своему характеру всяких интриг, заискивания и низости придворных (он сумел внушить такое мнение о себе Их Императорским Высочествам), он держался только за Великого Князя и не думал искать другой поддержки. Но в бурное и причудливое царствование Императора Павла этого не было достаточно. Великий Князь так издалека предвидел катастрофу, которая разделит его с другом, что уже давно предложил Чарторижскому передать ему бумаги, которые князь находил опасным хранить у себя.
Немедленно после взятия молитвы Великой Княгиней Елизаветой двор отправился в Павловск. Я провела лето в имении против Каменного Острова*, принадлежавшем раньше моей свекрови. Эта уважаемая женщина умерла уже больше года. Мы часто бывали в Петергофе на благодарственных молебнах по случаю славных побед наших войск. Суворов покрыл себя бессмертной славой. Его имя вызывало восторг и уважение.
_________________________
* Наше имение против Каменного Острова называлось Никольское. Примеч. авт.
______________________
Император пожаловал ему титул генералиссимуса и пожелал, чтобы его поминали за обедней вместе с членами Императорского Дома.
В Петергофе произошло любопытное событие. Государь, находясь у м-ль Лопухиной, получил известие о победе Суворова2), причем последний прибавлял, что пришлет в скором времени князя Гагарина3), полковника4) ... полка, со знаменами, взятыми у врага, и подробностями относительно этого дела. Это известие вызвало у Лопухиной смущение, которое она напрасно пыталась скрыть от Государя. Не будучи в силах противиться его настояниям и, наконец, приказу, она бросилась к его ногам и призналась ему, что она была знакома с князем Гагариным в Москве, что он был влюблен в нее и был одним из всех мужчин, ухаживавших за ней, сумевшим возбудить в ней участие, что она не могла остаться равнодушной при известии о его приезде и что она полагается на великодушие Государя как за себя, так и за него.
Государь с волнением выслушал это признание и мгновенно решил устроить брак Лопухиной с князем Гагариным, который и приехал через несколько дней. Он был очень хорошо принят Государем, назначен в Первый гвардейский полк, а вскоре был объявлен брак его с Лопухиной и назначение его флигель-адъютантом Государя.
Я возвращусь ненадолго к тому, что происходило вокруг меня. Я не могу обойти молчанием некоторые из текущих событий, предшествовавших моему несчастью. Я была глубоко опечалена смертью графини Шенбург, случившейся около этого времени. Принцесса де Тарант, своей отзывчивостью на мои страдания, была для меня ангелом-хранителем в этом случае. Толстая часто покидала меня, отправляясь в Петергоф. Ее муж стал понемногу снимать маску. Он втерся в доверие Государя и Государыни и разыгрывал роль чувствительного ревнивца по отношению своей жены. Ухаживание лорда Уайтворта за последней все продолжалось. Граф Толстой готовился приписать мне такую постыдную роль, какую я не только никогда не могла исполнять, но и подумать даже. Я с невыразимой печалью видела, что Толстая все больше и больше удаляется от меня. Я указала ей на опасное положение, в которое она собиралась броситься, но мой голос не трогал больше ее сердца. Оно стало слабым и больным. Она подружилась с м-ль де Блом, сопровождавшей ее повсюду. Это была очень хорошая девушка, но у нее был слабый характер, и она поддавалась непоследовательности, с которой надо было бороться.
Приближался петергофский праздник, и я думала, что мне надо было из приличия отправиться туда, хотя я вовсе не была особенно к этому расположена. Но ранее, чем решить окончательно, я написала Великой Княгине, спрашивая ее, не будет ли ей неприятно мое присутствие и могу ли я еще надеяться на ее милостивое отношение. Я писала ей, что все происшедшее очень огорчает меня, что я не играла никакой роли в отставке мужа, и умоляла ее ответить мне искренне. Это письмо я просила доставить графиню Толстую. Великая Княгиня прислала мне очень милостивый ответ, вполне успокоивший меня. Я поехала на бал; я с беспокойством искала взгляда Великой Княгини. Ее холодный ледяной вид причинил мне ужасную боль; я насилу сдержала слезы. Г-жа де Тарант была почти так же огорчена, как и я. Она постоянно была со мной и могла лучше, чем кто-либо, судить о моих чувствах. На следующий день я отправилась гулять в Монплезир, где я была уверена, что встречу Великую
«Княгиню Елизавету. Действительно, я встретила ее там, Я настойчиво умоляла ее сказать причину ее холодности. Я говорила ей, что если я могла бы предвидеть это, ничто в мире не могло бы заставить меня отправиться на этот праздник, что только ее письмо, такое же полное доброты, как она сама, побудило меня приехать. Она сделала все, чтобы избежать объяснения, и я ясно видела, что ее ангельская душа страдает от того, что приходится огорчать меня. Я замолчала; мы расстались, и я поклялась в глубине своей души хранить молчание обо всем, выстрадать все и никогда не жаловаться.
Но горе, наполнявшее мою душу, подействовало мне на здоровье. Я была почти выброшена из сердца, которое было мне так дорого. Опасное и тяжелое чувство, занимавшее Толстую, увеличивало мое горе. Более чем когда-либо я оценила тогда дружбу г-жи де Тарант. Она стала для меня утешением, моей силой и поддержкой. Я жалею тех, кто не знает этого чувства, дарованного нам Провидением как источник чистой воды, утоляющий жажду души.