Со мной обращались, как с сестрой, в отеле де Шаро и уде Караман. Друзья той и другой семьи осыпали меня любезностями. Мое самолюбие могло бы быть польщено, если бы у меня было время об этом подумать. Но моя душа была слишком глубоко тронута, чтобы я могла думать о себе.
Граф Марков
1)
, наш посланник в Париже, заявился ко мне, чтобы спросить, какого шестнадцатого» я желаю представиться первому консулу.
— Вы меня удивляете, — отвечала я. — Неужели вы думаете, что я отправлюсь ко двору этого короля Пето? Я приехала сюда вовсе не для того, чтобы унижаться.
— Да, но если вы не будете представлены, это будет очень заметно. Все ваши соотечественники были представлены; англичане, поляки, немцы — все представляются при приезде.
— Хотя бы и китайцы были в их числе, я все равно не буду представляться.
— Вы нанесете вред г-же де Тарант; подумают, что это она советует вам так поступать, и у вас будет столько неприятностей, что вам придется уехать из Парижа.
______________________________
* Бонапарт принимал желающих представиться ему 16-го каждого месяца. Примеч. авт.
____________________________
— Я уеду с удовольствием, если это понадобится для того, чтобы доказать мои убеждения; что же касается г-жи де Тарант, то с ней ничего не может случиться, кроме того, что, может быть, придется уехать из Франции, что она и сделает без большого огорчения.
Граф Марков, видя, что он не добьется ничего, смолк, беспокоясь, что его будут спрашивать обо мне и, быть может, выйдут неприятности.
Мой экипаж был закончен. Это была красивая двуместная карета, с английской упряжью. Ливрея моих лакеев была трех цветов: голубого, красного и черного, ушитая галунами; шляпы были переделаны по-французски, с плюмажем цвета моего герба. Случилось, что эта ливрея оказалась похожа на ливрею лакеев французского короля. Она производила впечатление на людей, оставшихся верными королю. Тогда кареты редко попадались на улицах; ливрей совершенно не существовало; боялись сенсации, какую они могли произвести на улицах. Но я решилась всем бравировать.
Я села в карету и в сопровождении двух высоких лакеев отправилась делать визиты моим соотечественникам. Проезжая через улицу дю-Бак, я видела проявление радостных чувств народа; женщины взбирались на первое попавшееся около дома возвышение, крестились и кричали: -
— Вот хорошее время возвращается!
Я проехала через мост Рояль, пересекла площадь Людовика XV и остановилась на Енисейских Полях у двери г-жи Дивовой
2)
.
Стр. 282
Она видела, как я подъехала, и была изумлена, что у меня хватило мужества в приличном выезде показаться на улицах Парижа.
— Боже мой! Неужели вас никто не оскорбил? — спросила она.
— Наоборот, я вызывала восторг.
— Андрюша, мой друг, — сказала она мужу, — закажи завтра ливреи для выезда.
Марков тоже последовал моему примеру. Я принимала много визитов у моей матери, к которой относились с крайним вниманием и любезностью. Ее помещение ей очень нравилось. Ей достаточно было открыть дверь, чтобы очутиться в саду. Терраса была покрыта розами. Здоровье матери бесконечно улучшилось. Нервные припадки совершенно покинули ее со времени нашего путешествия.
Я почти каждое утро ездила к моим новым друзьям и, в особенности, в отель Шаро вместе с г-жой де Тарант. Обыкновенно я завтракала там. Полина де, Беарн, наконец, нарушила свою холодность; можно сказать, что ее сердце сдерживалось только для того, чтобы сильнее броситься навстречу моему. Я любила ее больше, чем ее сестер, хотя они все были превосходны и очень любезны. Но трогательный, ласковый вид Полины, ее такт, все, что с ней случилось во время революции, увеличивали очарование, внушаемое ею. У нее было трое детей: две прелестных девочки, из которых старшая умерла после моего отъезда из Франции, и младшая — моя любимица. Дети г-жи де Сент-Альдегонде были гораздо старше и подружились с моими детьми.
Я сделала прогулку по магазинам, представляющим в своем роде единственное разнообразие и богатство. Достаточно только пожелать и открыть кошелек, чтобы найти все, что только можно потребовать. Г-жа де Ша-тильон предложила мне однажды отправиться к некоему Закку, державшему постоянно английские товары.
Почти следом за нами туда вошла высокая дама с красивой фигурой. Я спросила ее имя и узнала, что это была г-жа де Медави. Тотчас же я переменилась в лице и почувствовала себя взволнованной. Я вспомнила, что Императрица Елизавета говорила мне про г-жу де Медави, которую она часто видела у принцессы, своей матери, вместе с другими эмигрантами. Императрица Елизавета с особой прелестью, свойственной только ей, часто забавлялась, подражая реверансам г-жи де Медави. Было вполне естественно, что вид этой особы произвел на меня впечатление и возвратил меня к прошлому. Магазин, товары, все исчезло в моих глазах. Я видела только Великую Княгиню Елизавету. Как немного нужно, чтобы воскресить тяжелые воспоминания.
Я проводила прелестные вечера с моими новыми знакомыми. Я виделась с ними ежедневно, и это стало для меня необходимой привычкой. Воскресенье было для меня особенно священным. Утром я отправлялась в Сен-Сюльпис, одну из лучших церквей Парижа. Многочисленное духовенство служило там мессу, при пении прекрасных голосов и под аккомпанемент органа. Аккорды и фуга обладают особой гармонией, и кажется, что она воспевает Славу Божию.
Я не могла наслушаться и налюбоваться на молит венное настроение, царившее вокруг меня.
Однажды, когда я была там как обыкновенно, я увидала двух дам, закрытых вуалями и стоявших на коленях. У них были самые красивые фигуры в мире, но их лица были закрыты и они были погружены в молитву. Они обе причастились, потом вернулись на свое место, и я так и не могла их разглядеть. После мессы я остановилась на церковном крыльце, около моей знакомой старой женщины, торговавшей книгами, и седого старика, продававшего распятие из слоновой кости. Почти каждый раз я забирала у них часть их товаров, и они с радостью видели меня. Закупив и на этот раз, я собиралась садиться в карету, как вдруг я почувствовала, что меня кто-то останавливает сзади: это были те дамы, и наконец я узнала г-жу де Водрейль и де Барши, ее сестру. Я завезла их домой и отправилась на мой воскресный завтрак к г-же де Люксембург, у которой собиралось ее семейство и семья де Турцель.
Я была представлена герцогине де Дюрас и принцессе де Шиме. Обе были придворными дамами королевы. Душа г-жи де Дюрас соединяет все, что сила и благородство характера, поддерживаемые религией, могут представить наиболее поучительного и достойного уважения. Она обладает всей непринужденностью женщины хорошего тона; она высокого роста, и у нее величественный вид. На г-же де Шиме лежит отпечаток ангельской доброты и покорности. Она худа и слаба. Контраст этих двух характеров делает еще более прочной дружбу между ними. Это как бы два вяза, выросшие из одного корня; вершины их поднимаются к небу, а ветви переплетаются между собой.