Они обращались со мной с особой добротой, и я получила от них трогательные проявления участия, которое мое сердце никогда не забудет. Г-жа де Дюрас шутила над худобой своей подруги:
— Когда я ее обнимаю, — говорила она мне, — она всегда боится, как бы я ее не переломила.
Г-жа де Дюрас была дочерью маршала де Муши, погибшего на эшафоте вместе со своей женой, проявив столько мужества. Когда он шел на смерть, он сказал своим плачущим друзьям:
— Не огорчайтесь, семнадцати лет я шел в атаку за короля; шестидесяти восьми лет я иду на эшафот за Господа Бога.
Когда его «арестовали, жена его явилась сама, чтобы быть заключенной вместе с ним. Г-же де Муши отвечали, что относительно ее не было получено никакого приказания.
— Я жена маршала де Муши, — снова сказала она и, повторяя одни и теже слова, добилась того, что ее осудили.
Я отправилась в Большую Оперу вместе с моими друзьями и была поражена как разнообразием и элегантностью общества, так и великолепием спектакля и ансамблем оркестра. В комедии я была в ложе г-жи де Шаро и г-жи де Люксембург. Это была ложа, закрытая решеткой, находившаяся против ложи Бонапарта. Он усиленно лорнировал меня в антрактах; я оказывала ему ту же честь, и, если бы мои глаза были кинжалами, мир давно освободился бы от этого чудовища. В Опере у него в ложе было устроено вращающееся зеркало, поворачивая которое он мог видеть все, что происходило в партере.
Подъезжая к Опере, можно было заранее знать, будет ли он присутствовать на спектакле: ряд солдат находился у входа, где он должен был пройти, и маленькие окошечки, открывающиеся из лож в коридоры, все были закрыты. Он остерегался всего, только не боялся совершать преступления.
После Оперы я отправлялась ужинать в отель де Шаро. Трудно быть более любезной и прелестной, чем г-жа Огюстин де Турцель, с ее солидным характером. У нее природный ум. Он ничего не заимствует и похож на ручей, увлекающий в своем течении цветы, представляя много приятного.
Два лакея приносили круглый стол, ставили вокруг четыре servants* и уходили. Небольшой изысканный ужин без прислуги увеличивал веселое настроение нашего общества.
________________________________
* Нечто вроде маленьких буфетов с приборами и тарелками. Примеч. авт.
_______________________________
На этих ужинах царила самая милая болтовня. Там не было этих нескромных свидетелей, которые, уставясь на нас, казалось, завидуют каждому куску, отправляемому нами в рот.
Непринужденность необходима для приятности общества; доверие придает ему невыразимую прелесть, слова, встречаясь, соединяются, но не сталкиваются. Это красивый аккорд, приятно варьируемый.
Иногда вместе с г-жой де Тарант я ужинала в отеле Караман. Я проводила там прелестные вечера. У г-жи де Сурш очень оригинальный ум. Изысканный разговор г-жи де Водрейль отличается прелестью и добротой. Г-жа де Барши думает только о небе. Однажды она просила своего отца нарисовать рай, как он его себе представляет. Он нарисовал веселое поле, населенное пастушками с посохами и пастухами, играющими на свирелях, с барашками, с ручейками, с бутонами роз, а на облаке г-жу де Барши в парадном платье с треном, играющей на гитаре.
Не зная правил рисования, г-н де Караман обладал искусством изображать все, что он хотел выразить. В его жизни странным образом соединились счастье и несчастье. Я никогда не видала старика более веселого и заслуживающего уважения. До восьмидесяти четырех лет он сохранил все свои способности. Брак его младшего сына свел его в могилу. Он не мог примириться, что тот женился на г-же Тальен
3)
, женщине известной красоты и позорной репутации.
Г-жа Кушелева, приехав в Париж, сняла помещение в доме Карамана, с которым познакомилась еще в свое первое путешествие во Францию. Она предложила мне сделать визит г-же де Монтессон, принимавшей два раза в неделю. Мы отправились к ней в среду. Г-жа де Монтессон
4)
принимала в овальной гостиной, обставленной с замечательным вкусом и полной народа. Она сидела за партией реверси. Против нее сидела княгиня Долгорукова, вся в бриллиантах, а также г-жа Замойская
5)
, молодая и красивая женщина, сестра князя Чарторижского. Обе только что приехали с обеда в Сен-Клу.
Они тотчас же встали, чтобы уходить. Г-жа де Мон-тессон хотела их проводить, но я остановила ее.
— Позвольте мне, — сказала я, — оказать честь моим соотечественницам и избавить вас от беспокойства.
Г-жа де Монтессон воскликнула;
— Княгиня! Княгиня! Вот графиня Головина не желает, чтобы я вас провожала. Сердитесь за это на нее.
У княгини был смущенный вид, а я кусала себе губы, чтобы не рассмеяться: со времени моего путешествия в Бессарабию княгиня не разговаривала и не кланялась со мной.
Когда мы собирались уходить, г-жа де Клермон оттолкнула игорный столик и подбежала к нам.
— Не правда ли, графиня, что вы не забудете мою пятницу; я считаю большой честью принять вай. Но Боже мой! Этот день княгиня Долгорукова назначила для своего бала. Вы, наверно, там будете...
— Я с удовольствием пожертвую им для вас, и, пожалуйста, не благодарите меня, я вас умоляю.
Г-жа де Клермон рассыпалась в комплиментах, я протестовала. Эта комическая сцена очень забавляла г-жу Кушелеву.
Г-жа де Монтессон состояла в тайном браке с герцогом Орлеанским, отцом Эгалите, без согласия на это короля. У нее было состояние, оставленное ей герцогом. Бонапарт предложил ей делать приемы и приглашать на них прежнюю аристократию и новую; но ей долго не удавалось соединить их. Она умерла после моего отъезда.
Госпожа де Сурш сказала мне однажды утром, когда я была у нее, что она только что приехала от г-жи Монтагю и что последняя очень занята устройством Заупокойной мессы на кладбище Пикпус, где похоронены многие из ее родственников*. Я спросила у г-жи де Сурш, не будет ли нескромностью с моей стороны просить о разрешении присутствовать на мессе. Она взяла на себя поговорить об этом, и на другой же день я получила трогательное и любезное приглашение от г-жи де Монтагю.
Я отправилась туда с младшей из Турцелей и г-жой де Жевр. Первая ехала молиться о своем отце, вторая — о муже. Мы проехали через весь Париж и остановились у ворот ограды Пикпуса. На лице г-жи де Турцель был отпечаток скорби. Войдя в церковь, я была так глубоко взволнована, что, казалось, не вынесу этого. Все мои обыкновенные мысли были подавлены. Я видела только смерть и утешающую религию. Мои глаза с жадностью вглядывались в эти лица с выражением самой нежной покорности. Обедня началась, встали на колени; передо мною стояла герцогиня де Дюрас, потерявшая во время террора отца, мать, невестку и племянницу. Иногда рыдания прерывали по временам печальную заупокойную службу.