______________________________
* Кладбище Пикпус находится у Тронной заставы. Двенадцать тысяч жертв там были лишены жизни. Когда эпоха террора прошла, принцесса де Сальм, потерявшая своего брата (принц Сальм-Кирбург, обезглавлен в 1794 году), пожелала купить землю под кладбищем и устроила сбор между лицами, заинтересованными, так же как и она, в том, чтобы сохранить кладбище неприкосновенным. Оскверненная церковь была снова освящена, и каждый год там служили торжественную заупокойную мессу по жертвам революции, каждый жертвовал что мог для продолжения этого религиозного обычая. Примеч. авт.
______________________________
Посреди церкви стоял катафалк. К концу службы г-жа де Монтагю пошла со сбором. Она была бледной и слабой, слезы покрывали ее лицо, не изменяя ангельского выражения. Ее черные, живые глаза казались потухшими. Один из ее кузенов вел ее под руку. Я с трудом удержалась, чтобы не встать перед ней на колени, когда она подошла ко мне. Я положила бывшие со мной луидоры с волнением и дрожью в ее кошелек.
Как могущественно зрелище добродетели. И как я жалею тех, кто не способен к состраданию. Это единственное оправдание счастливых. Разве можно наслаждаться или оставаться равнодушным, видя страдание других?
На следующий день г-жа де Монтагю приехала поблагодарить меня. Это обстоятельство привело нас к дружбе. Я просила г-жу де Сурш отправиться вместе со мной к г-же де Монтагю. Мы поехали в предместье Сент-Оноре, на площадь Бово. Г-жа де Монтагю велела передать мне, что она сейчас окружена дельцами и не смеет просить меня подняться к ней, но что она сойдет ко мне в карету, чтобы повидаться со мной. Она сказала мне, что находится сейчас в очень большом затруднении—не хватает трех тысяч франков для уплаты за землю Пикпус — и что не видит, каким образом можно достать эту сумму, потому что все заинтересованные лица уже пожертвовали, что могли. Я сказала ей:
— Завтра один из молодых людей при посольстве едет в Петербург. Хотите, чтобы я написала своей подруге об устройстве сбора для этой цели? Можно заинтересовать Императрицу Елизавету, доброта которой неисчерпаема. Вы будете молиться за нее, и мое сердце будет переполнено радостью.
Г-жа де Монтагю обняла меня, плача.
— Как только я увидела вас, — сказала она мне, — я сейчас же почувствовала, что вы будете нашим ангелом-утешителем.
Я попросила ее написать графине Толстой и присоединить к письму описание Пикпуса де Лалли-Тол-ландалем. Все было исполнено в точности. Срок платежа истекал в октябре, а эта история была в мае, следовательно, оставалось довольно времени. Толстая с участием отнеслась к этому поручению, и требуемая сумма была прислана к назначенному сроку. Земля была куплена, и сердце г-жи де Монтагю было переполнено радостью; установили молитву за Императрицу: это была самая приятная минута в моей жизни, Я благодарила Бога, что находилась в Париже в это время. Без помощи, которой я имела честь способствовать, земля осталась бы за правительством, церковь была бы покинута и кладбище уничтожено. Теперь же оно орошается слезами благочестивой нежности. Молитвы, полные покорной чувствительности, возносятся к Милосердому Отцу. Молятся за погибших жертв и за гонителей. Какое торжество религии! Какой верный залог для души, которая приходит положить свои чувства к подножию креста!
С этого времени г-жа де Монтагю приезжала ко мне два раза в неделю и проводила вечер со мною и г-жой де Тарант. В эти дни дверь моего дома была закрыта для всех. Вот эпизод, который она мне рассказала по поводу кладбища Пикпус.
Между жертвами, похороненными там, был некто по имени Парис, служивший у герцога де Кастри. Он оставил в нищете жену и дочь. Как только заботы и благоговейная память достигли того, что эта долина слез была освящена, м-ль Парис, в какую бы то ни было погоду, аккуратно являлась два раза в неделю на кладбище Пикпус, несмотря на то, что она жила в двух лье от этого окровавленного места, которое она орошала своими слезами. Ее проникновенный и несчастный вид обратил внимание сторожа; он сказал о ней г-же де Монтагю, та тотчас же отправилась на розыски м-ль Парис и после долгих бесплодных попыток нашла ее вместе с матерью на пятом этаже, где они занимались починкой старых кружев — их единственное средство к существованию. М-ль Парис, отказывая себе в самом необходимом, скопила пятьдесят франков на покупку земли под кладбищем. Разговор, бывший у нее с г-жой Монтагю, вполне оправдал то участие, которое м-ль Парис вызвала у нее.
Я обедала постоянно дома в комнатах матери. Обыкновенно бывали гости. Из мужчин чаще всего посещали нас гг. де Монморанси, де Турцель (муж Огюстины де Беарн), муж Полины, Оливье де Верак, де Конфлан и де Круа. Шевалье де Монморанси обладал недурным талантом к музыке. Родственники г-жи де Тарант, герцогини де Дюрас и де Жевр, принцессы де Шиме и де Тэнгри также приезжали к нам обедать. Принцесса де Тэнгри была свекровью г-жи де Люксембург.
Я уезжала из дома на несколько часов утром и поздно вечером. Остальное время я посвящала матери и моим занятиям. В мое отсутствие у матери был лекарь, живший у нас только для нее. Дети все свободное от занятий время проводили у нее, и ее компаньонка г-жа де Мерси никогда не покидала ее. Я не могла бы ничем наслаждаться, не будучи уверена в том, что ей хорошо.
Г-жа Дивова заявилась ко мне в один прекрасный день звать меня к себе обедать вместе с Кушелевой, уверяя меня, что мы будем почти одни и никого из общества «Новой Франции» у нее не будет. Я не хотела давать ответа раньше согласия Кушелевой, и мы отправились вместе на обед. Первой неожиданностью была герцогиня Санта-Кроче, которую мы застали там, старая кокетка шестидесяти лет, итальянка из Рима, в рыжем парике и с античной прической. Эта древняя фигура привела меня в изумление. Дивова потащила меня знакомить с ней, говоря, что я племянница Шувалова и что герцогиня де Санта-Кроче была знакома с ним в бытность его в Риме.
Едва было произнесено имя моего дяди, как эта ужасная особа бросилась меня обнимать с криками дикой радости, повторяя:
— О! Как я была счастлива с ним!
Никогда я не видала сцены более необычайной. Я вырвалась из ее объятий и убежала к Кушелевой, которая едва могла сдерживать смех. Мы обе много смеялись. Но наше удивление увеличилось, когда мы увидали, что в комнату вошла г-жа Висконти, удивительная красавица шестидесяти лет, сохранившая лицо не поблекшим и без морщин, любовница Бертье. Итальянка открыла ей свои объятия, и та бросилась в них со всем забвением нежного чувства.