— Боже, неужели это состояние будет продолжаться?
Вдруг, не открывая глаз, она сделала ему знак подойти и движением показала, что она хочет писать. Он дал ей бумагу и карандаш, и она, с закрытыми же глазами, написала: «Будьте покойны, это скоро окончится. Пришлите ко мне завтра (она написала имя), и пусть никто другой не приходит».
Сделали так, как она хотела. Г-жа де Конфлан, очень дружная с г-жой де Лакост, пожелала находиться во время таинственного разговора в комнате рядом с той, где лежала больная. На следующий день, когда брат вошел к больной, она опять сделала знак, что хочет писать, и спросила в записке, почему впустили г-жу де Конфлан в ее комнату, несмотря на запрещение, данное ею. На третий же день она встала, ничего не помня из того, что происходило.
Принцесса де Тальмонт, невестка г-жи де Тарант, видела г-жу де Лакост во время этих припадков и говорила мне, что ничем нельзя объяснить этих случаев сомнамбулизма и никто из докторов не мог понять их. Ее неслыханные несчастия, быть может, были причиною ее болезни; муж ее был отъявленным революционером; он отнял у нее единственного сына и воспитал его дикарем, разрушив в нем религиозные принципы и чувство любви к матери. Он женился на танцовщице, от которой у него было шесть человек детей. Г-жа де Лакост осталась бы совершенно без всяких средств к жизни, если бы не ее брат Оливье, трогательно заботившийся о ней.
Терраса в моем саду возвышалась над садом Иностранных миссий, и я видела от себя процессию Тела Господня. Алтари были поставлены в различных местах сада. Многочисленное духовенство в богатых одеждах окружало священника, который шел под балдахином со Св. Дарами. Диаконы предшествовали с кадильницами, и дети, одетые в белое с голубыми поясами, несли корзины цветов, рабрасывая цветы по дороге. По временам останавливались и слышались звуки серпента, сопровождавшие пение. Народ падал ниц, и торжественность этого зрелища еще более выигрывала от прекрасной погоды.
Молитвы на открытом воздухе кажутся более величественными и религиозными. Выражение благочестия не может найти пространства, слишком обширного для своего распространения.
Однажды утром я была с г-жой де Тарант у принцессы де Шиме, которая попросила ее приехать к ней на следующий день, желая ей передать нечто очень интересное. На следующий день вечером г-жа де Тарант приехала ко мне, Она была так бледна и взволнованна, что я испугалась. Когда мы остались одни, я спросила у нее:
— Скажите мне, что с вами: ваш вид вызывает у меня беспокойство.
Г-жа де Тарант ответила:
— Вчера, при вас, г-жа де Шиме назначила мне свидание. Я приехала к ней. Она мне сказала, что знает особу, благочестие которой и любовь к ближнему открыли ей двери всех тюрем, где страдали жертвы Робеспьера, обреченные им на эшафот. Когда этот тигр, превысив меру своих злодеяний, извлек королеву из Тампля и заключил ее в Консьер-жери, эта тюрьма стала предметом забот м-ль X... У нее хватило ловкости, мужества и силы проникнуть в ужасную камеру, где была заключена королева Франции. Она презирала опасности, сопровождавшие это трогательное дело милосердия,, и старалась приблизиться не к королеве, а к страдающему существу и облегчить его положение.
— Надо, — продолжала принцесса де Шиме, — чтобы вы повидались с м-ль X..., она знает о вашем существовании, но боится, что ее имя станет известным, и потому отказывалась вас видеть. Но так как может случиться, что вы увидите герцогиню Ангу-лемскую в Митаве*. то, может быть, вы возьметесь передать герцогине некоторые вещи покойной королевы.
Я сказала ей, что приведу с собой одну из моих подруг, которая увидит дочь короля, и она согласилась. Хотите вы поехать со мной?
Слова принцессы глубоко взволновали меня и вызвали во мне сильнейшее желание видеть и слышать человека, облегчавшего нечеловеческие страдания и скорбь. Мы поднялись по жалкой лестнице на третий этаж и вошли в жилище добродетели. Я увидала старую женщину, невысокого роста, полную, с ногами такими же толстыми, как туловище, с трудом передвигавшуюся для себя, но деятельную и проворную для блага других. Г-жа де Шиме сказала ей, показывая на меня:
— Вот моя подруга, о которой я говорила.
Она хорошо приняла меня из вежливости к принцессе, которая старалась навести разговор на воспоминания, наполнявшие мое сердце. Она отказывалась, говоря:
— Вы знаете, я не могу говорить о королеве...
И слезы покрывали ее лицо. Принцесса настаивала.
— Вы знаете, принцесса, что, когда я говорю о королеве, я делаюсь совершенно больна: я лишаюсь аппетита и сна; мне нельзя этого: человек, которому я вполне доверяю, запретил мне это -
Уступая настояниям принцессы, м-ль X... передала нам ужасные подробности о печальном положении, в котором она видела королеву в тюрьме, об ее неслыханных страданиях и еще более удивительном терпении. Королева была лишена всякой помощи, и ее положение требовало больших забот. Ее одежда была из грубого холста; у нее не хватало белья, и чулки были совершенно в дырах. Вместо постели у нее был настоящий одр, и пища была так груба и дурна, что воткнутая вилка оставалась стоять.
В тюрьме было сыро. Два человека из стражи, запертые день и ночь с ней, были отделены только рваными ширмами. Некоторые из стражи, менее жестокие, чем другие, выказывали ей участие и, казалось, сожалели, что принуждены стеснять ее, и тем еще больше увеличивали её муки. М-ль X... проникла в эту ужасную темницу. Королева долгое время отталкивала ее, не веря, что сострадание и жалость могут встретиться в этом ужасном месте, и принимая ее за одну из тех отвратительных женщин, которые дружатся с заключенными, чтобы предать их. М-льХ... не отступила перед этим; она продолжала свои посещения и наконец внушила доверие королеве и могла оказать ей помощь.
___________________________________
* Этот человек был священник, которому удалось избежать преследования. Он был на свободе в Париже во время террора. Он сам бы напутствовал королеву в Консьержери, если бы не лежал в это время при смерти. Но он сказал г-же де Тарант, что он оказал эту важную услугу принцессе Елизавете в те двадцать четыре часа, которые она провела в Консьержери. Он помог ей принести в жертву свою жизнь, посвященную на всем ее коротком протяжении любви к Богу, который и вознаградит ее в вечности. Этого священника звали г-ном Шарлем. Примеч. авт.