Заключение этого брака казалось довольно затруднительным по причине того, что они были разных религий, а Его Величество, между прочими Эдиктами, какие он выпустил против Протестантов своего Королевства, запретил в будущем своим подданным практику такого сорта браков, какие были им позволены прежде; но желание, каким горели и отец, и дочь, отделаться друг от друга, вскоре сгладило и это затруднение. Курфюрст, разозленный тем, что его дочь терпеть не могла женщину, на какой он женился вместо ее матери, согласился не только на этот брак, но еще и на перемену его дочерью религии, лишь бы она вышла замуж за Месье; Принцесса со своей стороны и не требовала ничего лучшего, только бы вылететь из-под крыла ее отца, кого она обвиняла и в отречении от нее, в то же время, как он отрекся от ее матери; она не заставила тянуть себя за уши ни на эту свадьбу, ни на перемену религии.
Итак, этот брак был заключен, и одной из секретных статей предписывалось, что Курфюрст поспособствует во всем, в чем сможет, замыслам Короля, а если Император или Принцы Германии сочтут своим долгом помогать Голландцам, он примет его партию под предлогом сохранения мира на Рейне. Этот Курфюрст имел в своем Доме Принца, кто еще ближе соседствовал с этими народами, а именно, Герцога Найбурга. Тот обладал городами Берг и Жюллье (Юлих — А.З.), что были еще необходимее Королю для этой войны, дабы разместить там магазины. Герцог издавна пребывал в его интересах, и как раз его Король противопоставил Принцу Шарлю, когда Император пожелал сделать того Королем Польши. Герцог, тем не менее, потерпел там неудачу, потому как, хотя Его Величество и понес наиболее значительные расходы, тому это тоже кое-чего стоило. Король ничего не мог сделать для него в настоящее время, когда Корона от того ускользнула. Он, однако, дал одному из его детей Аббатство во Франции в сорок тысяч ливров ренты. Это не было больше способно удержать того в его интересах, если бы Императору было выгодно подкупить его или, скорее, если бы он стал достаточно могуществен на Рейне, дабы избавить того от страха перед армиями Короля, какие были там весьма внушительны. Все эти новые альянсы сделали его даже еще более опасным, чем прежде, так что, когда он еще приумножил свою партию, либо по склонности, или же по необходимости, Голландцы ощутили себя чрезвычайно скованными с этой стороны.
/Голландцы отвечают./ Все эти вещи слишком ясно говорили сами за себя, дабы оставить им возможность сомневаться в том, что именно к ним Король имел претензии — итак, чтобы не снабжать его оружием против них же самих, они запретили ввоз вина и водки из Франции в их страну, потому как их торговцы во все годы закупали их во Франции на огромные суммы. Король, в качестве ответных мер, запретил своим подданным коммерцию с ними определенными вещами — все это здорово попахивало близкой войной — к тому же, Король не задержался с осуществлением новых мобилизаций, как в Кавалерию, так и в Пехоту.
То, что приключилось со множеством Знати Франции, каковая была разорена из-за желания сформировать Роты за свой счет, казалось бы, должно было сделать их мудрыми на этот раз — тем более, что, по всей видимости, эта война не продлилась бы дольше огня в соломе, точно так же, как и та, что началась в 1667 году — но как если бы их охватило бешенство к нищенству, нашлось пятьсот семьдесят две персоны, кто испросили позволения сформировать Роты Кавалерии, и бесконечное число других, кто пожелал выставить Пехоту. Маркиз де Лувуа подал об этом памятную записку Его Величеству, и все эти люди были перечислены там, за исключением отставных Офицеров, кому не надо было указывать их имена, поскольку они должны были проходить прежде других в соответствии с тем, что обычно практикуется, когда набирают новые войска. Король принял эту памятную записку, и бросив на нее взгляд, он попросил булавку, дабы отметить тех, кого он знал. Он проколол бумагу возле их имен, потом, вернув ее этому Министру, он сказал тому, так как другие ему неизвестны, тому самому предстоит выбрать тех, кого он считал способными оказать добрую услугу.
Он повелел также раздать Поручения некоторым иностранцам и, между прочими, Кенигсмарку, сыну Генерала того же имени, кто незадолго до заключения Мюнстерского Мира прославил и обогатил себя в то же время разграблением Праги. В самом деле, добыча там для него одного достигала суммы, как утверждают, в двадцать миллионов. Король произвел также множество мобилизаций в Швейцарии, и он навербовал там даже Полк Кавалерии, что было никогда не видано до сих пор — хотя эта страна и производит множество лошадей и даже поставляет их своим соседям, Швейцарец на коне всегда казался столь невероятной вещью, что еще немного, и он был бы причтен к числу чудес.
Голландцы, увидев столько приготовлений, обратились к Королю Англии, кто никак еще о себе не заявил. Они поискали даже в Парламенте этого Принца силы против него самого на случай, если он окажется нерасположенным что-либо сделать ради них. Но Его Величество Британское подкупил большую часть членов Парламента деньгами, выданными ему Королем, и эти Голландцы были здорово изумлены, увидев, как каждый поворачивался к ним спиной. Однако начали вооружаться и в Англии, точно так же, как это делали во Франции, и Король муштровал там два Полка, какие должны были пересечь море и явиться на соединение с нашей армией. Магалотти, кто служил во Франции в течение долгого времени, навербовал также Полк Итальянцев и приказал ему перейти через Альпы. Наконец, никогда не видели прежде таких великих приготовлений, как эти, потому как враги, каких эти два Короля задумали одолеть, пользовались не только репутацией очень богатых людей, но еще и чрезвычайно благоразумных и политичных; они оба полагали, что усилия, какие они должны к этому приложить, обязаны отвечать всем этим качествам.
/Непочтительность голландских писателей к Королю./ Я уже говорил кое-что о медалях, отчеканенных в Голландии и увеличивших огорчение, какое затаил Король против этих народов, когда они воспротивились его завоеваниям; но что рассердило его еще больше всего остального, так это отсутствие почтения, какое писатели этой страны проявляли в тысяче обстоятельств к Его Величеству. Они сочиняли бесконечные пасквили по поводу того, что заслуживало лишь восхвалений. Когда Король, подобно Юлию Цезарю, одному из самых великих людей Античности, командовал своим войскам разбивать лагери во времена Мира, посылал их атаковать Форты, какие они же и защищали по очереди одни против других, и приказывал им тысячу других разнообразных вещей, не только поддерживая среди них дисциплину, но еще и обучая их на видимости войны вести войну настоящую, когда придет к этому надобность, они прозвали его Королем парадов. Они наговорили еще и бесконечное число глупостей по поводу его любовных историй, как если бы для того, чтобы быть Королем, надо было бы отречься от себя, как человека, и не быть подверженным никаким страстям. Наконец, либо это особенность Республик — терпеть все, чего не потерпели бы ни в каком ином месте, или же именно эта сочла, будто бы Король станет превыше всего этого, она не отдала по этому поводу асболютно никакого приказа, отчего Его Величество и не желал ей ничего хорошего. Поскольку я слышал, как он сам говорил об этом такие вещи, какие совершенно не позволяют в этом усомниться; итак, конечно же, это злословие не могло его не задеть, не был же он совсем бесчувственным.