Мировая этнологическая наука пришла к выводу, что обычаи представляют собой отлаженную веками систему организации, жизнедеятельности и самосохранения общества, механизм приспособления к окружающей среде (рельеф, климат, поведение соседних народов и т. д.). Вобрав опыт многих поколений, они упорядочили человеческие отношения, прекратили состояние “войны всех против всех”, способствовали достижению социального равновесия, политической стабильности, этнической целостности. Обычаи, будучи еще и средством формирования народного самосознания, помогли людям обрести собственное лицо. В этой, так сказать, “самоидентификации” заложена мощная духовная и психологическая энергия, прочная нравственная опора, позволяющая этносу ощутить в себе то, что С. М. Соловьев назвал “природой племени”. Огромная информация об этой “природе” закодирована именно в обычаях.11
Народный быт – явление органичного свойства, откуда и проистекает его устойчивость, консервативность. Безболезненное его преобразование совершается лишь в результате длительной эволюции. Живучесть составляющих его институтов – быть может, первый признак их “целесообразности”. Если они отмирают, то происходит это не внезапно и не раньше, чем появится достойная им замена. Но даже тогда, когда обычай, чаще всего под давлением внешних факторов, утрачивает свою функциональность, он все равно остается частью культуры, бессознательным движением души и тела, о происхождении и смысле которого никто уже не задумывается.
Попытки насильственно разрушить естественный строй народной жизни всегда наталкивались на упорное сопротивление этой крепкой “конструкции”. Если и удается сломить его, то не до конца и ненадолго, но зато – непременно с драматическими потерями для духовного и физического здоровья народа. Рано или поздно срабатывают защитные инстинкты, и обычаи восстанавливаются, иногда в более ортодоксальном, подчеркнуто “оппозиционном” виде, как реакция на агрессию извне.
Еще раз подчеркнем: хотя Кундухов и не был лишен тщеславия – нормального качества крупной личности, он, тем не менее, не похож на человека, способного принести интересы народа в жертву своей карьере. Стремясь к быстрому упразднению обычаев с помощью жестких административных мер, он был убежден, что несет пользу людям и знает их нужды лучше, чем они сами. Реформатору, видимо, не хватило понимания главного: указами нельзя привить одну культуру к другой. Устрашениями – тем более. Местная культурная почва сама “отбирает” то, что сможет на ней произрасти, остальное отторгается. Похоже, осознание этого – через жестокую реальность – в конечном итоге пришло к Кундухову и стало его личной драмой.
Однако Кундухов имел весьма веские причины и для чувства удовлетворения. Будучи на русской службе он принес немало пользы и России и народам Северного Кавказа. Начальник Терской области граф Евдокимов и его преемник князь Святополк-Мирский высоко оценивали деятельность Кундухова в должности управляющего Военно-Осетинским, а затем Чеченским округом. В их официальных рескриптах указывалось, что благодаря Кундухову “разбои прекращены, народ предался мирным целевым занятиям, множество полезных мер введено для улучшения быта народного, и … по справедливости я (граф Евдокимов. – В. Д.) должен считать Военно-Осетинский округ самой надежной и благоустроенной частью левого крыла (Центрального и Северо-Восточного Кавказа. – В. Д.)”.12 Он “сумел не только удержать в повиновении чеченцев, но много содействовал успокоению других округов и, пользуясь доверием к нему туземцев, успел внушить им ту преданность и доверие, на которых основано нынешнее и будущее спокойствие края”. По признанию самого Кундухова, в стремлении “оказать большую пользу службе и краю (выделено мною. – В. Д.)” он “не знал усталости и готов был день и ночь трудиться”. Лучшей наградой его подвижническому труду стали любовь и глубокое уважение горцев. Когда чеченцы узнали о намерении Кундухова покинуть их, они добровольно предложили выдать по одному аманату от каждой семьи, чтобы удержать его рядом с собой.