"Лучше встану-ка я на партучет подальше от места жительства. Все-таки в большой парторганизации ты не так на виду", - решил я.
Вот таким макаром я маневрировал своей "траекторией", в критический момент перемещаясь из одного подразделения КПСС в другое, а светлое будущее по мере приближения к нему все удалялось и удалялось...
Из всех пунктов, по которым моя подпольная оппозиция расходилась с линией партии (разумеется, не нарушая при этом единства партийных рядов), самым роковым для меня оказался так называемый "пятый пункт". Именно это расхождение нарушило в конце концов мое единство с КПСС.
...Мой папа твердил мне: "Лева, заруби себе на носу, что национальности у нас в Советской стране никакого значения не имеют. Когда ты вырастешь и станешь коммунистом, национальности вообще отомрут. Не будет ни русских, ни евреев, ни всех прочих, а будет интернационал". Ну я и встал на платформу пролетарского интернационализма - попробуй не встань... Раз папа говорит "надо" - значит, надо.
Когда детство кончилось, я обнаружил, что папа не оказался великим пророком. Правда, папино предсказание наполовину сбылось: я действительно вырос и даже партбилет получил. Что же касается национальностей, то вопреки папиным словам эти пережитки проклятого прошлого и не собирались отмирать, а, наоборот, ожили и стали главнее пролетарского интернационализма, который сам превратился в пережиток прошлого...
Короче, у меня столько разочарований было, что другой на моем месте просто плюнул бы на это дело. Но я продолжал цепляться за детство, надеясь въехать в светлое будущее.
...Так или иначе, национальность у меня не отмерла, когда я вырос, но я, в отличие от многих евреев, не придавал этому факту большого значения. В первую очередь я считал себя советским патриотом и коммунистом, а потом уже евреем.
Когда иной раз патриоты без "пятого пункта" меня спрашивали: "А ты кто такой?" - я отвечал словами любимого поэта моей пионерской юности В. Маяковского: "Читайте, завидуйте, я гражданин Советского Союза!"
Но, откровенно говоря, никто мне особенно не завидовал, поскольку в пункте пятом моего паспорта черным по белому было написано: "еврей". А с "пятым пунктом" стало трудно. Но ради светлого будущего я эти временные неувязки готов был терпеть. Раз надо - значит, надо. Трагедия была не в этом, а в том, что некоторые патриоты без "пятого пункта" из-за моего характерного еврейского носа принимали меня за безродного космополита, не подозревая, что я свой!
Однажды, возвращаясь вечером с партсобрания, посвященного борьбе с безродным космополитизмом, я, задумавшись, забрел в темный переулок, где был окружен подвыпившими хулиганами. Если бы хулиганы меня тогда избили, то, возможно, национальное самосознание пробудилось бы у меня лет на двадцать раньше.
Поначалу я подумал, что они грабить меня собираются, и отдал им последнюю тридцатку, объяснив: мол, я только институт окончил, у самого до получки ни копейки не осталось... Однако "патриоты" меня не отпустили.
- Ты тридцаткой не отделаешься, космополит пархатый, мы тебе покажем, как правительство отравлять! И за Ташкент ты нам ответишь, за то, что вы скрывались там, когда русский народ кровь на фронте проливал! - стали они на меня наступать.
- Ребята, вы ошибаетесь, я не космополит! - закричал я. - Не бейте, я тоже патриот... я в пехоте воевал, на передовой...
- Врет он, на передовой очкариков не было!
- Бей жидов, спасай Россию!
Но в этот момент рядом послышалась трель милицейского свистка, затем последовал окрик: "Граждане, прошу разойтись! Насчет космополитов приказа еще не было!" Слава богу, я отделался испугом.
(Роковой приказ не успели отдать из-за страшной утраты, обрушившейся на советский народ и все прогрессивное человечество: я не смог сдержать слез, узнав о кончине родного товарища Сталина, заменявшего мне в детстве маму.)
Но даже после таких досадных недоразумений я оставался стоять на платформе пролетарского интернационализма подобно стойкому оловянному солдатику из сказки Андерсена. А платформа между тем сошла со сталинского пути и поехала в cветлое будущее по ленинскому...
Конечно, дорогие читатели, путь этот не был гладким, особенно впоследствии, когда мои дети стали подрастать.
Не буду сгущать краски - меня окружали очень приличные люди, некоторые из которых, возможно, в душе евреев не чтили, но зато ко мне лично относились прекрасно. Да и мог ли антисемитизм процветать в издательствах и редакциях, где я сотрудничал, если там евреи сидели через одного? (Исключая лишь Татгосиздат, там я был в единственном числе.)