Но если у масс рядовых советских алкашей возбуждаемые "славным горючим"патриотические чувства и благородная ярость по отношению к сионистам находят выход в мордобитии и хищениях социалистического имущества, то у руководящих придурков алкоголизм усиливает агрессивность внешней политики и великодержавные амбиции.
Глава X. НА САМОМ ГЛАВНОМ ФРОНТЕ
Надеюсь, читатели помнят, как, став придурком, я загремел на невидимый фронт, оказавшись одним из многих тысяч его бойцов, служивших "приводными ремнями" (В. И. Ленин) от масс к операм. Я тоже выполнял функции "приводного ремня", однако, являясь придурком с идеями, не проявлял должной гибкости, что приводило к трениям с операми. К ним я, хоть убей, никак не мог притереться, ибо оперы на поверку оказались совсем иными людишками, чем те славные чекисты, о которых я до войны читал в книжках. Во всяком случае, "рыцарями" их только в насмешку можно было назвать.
После демобилизации, вернувшись в Москву и поступив в институт, я просто ошалел от непривычной свободы: ни тебе устава, ни дракона-старшины, ни опера, который душу мотал. Ходи куда хочешь без всяких увольнительных - можешь всю ночь с девушкой гулять, не опасаясь бандеровской засады...
Но армия мне еще долго по ночам снилась. То старшина Мильт приснится: "Все перед Родиной виноваты, каждый человек! Ларский, признавайся, какая твоя вина? За что ты на фронт попал?"
То Забрудный верхом на лошади за мной гонится: "Стой, пархатый, сука буду, я тебя расколю! Почему репрессированных родственников не указываешь?!" И в тот момент, когда этот гад вот-вот должен был меня настигнуть, я просыпался в холодном поту... "Как хорошо, что это был только сон! Неужели я не в армии, а давно дома?" - с облегчением вздыхал я и снова засыпал как убитый.
Увы, недолго я пребывал в блаженном неведении. Не успел я войти в мирные будни коммунистического строительства, как обнаружил, что невидимый фронт, оказывается, и на "гражданке" существует! И если в армии он проходил через все подразделения, то и в штатской жизни он тоже повсюду пролегает: через каждый цех, контору, факультет, забегаловку, двор, дом, квартиру... и даже комнату, в которой я проживал вместе с папой, ошибочно (как это выяснилось впоследствии) обвиненном в низкопоклонстве перед Западом...
...И оперы на "гражданке" оказались точно такими же, как и в армии, только обычно ходили в штатском. И точно так же незримо крутились повсюду бойцы невидимого фронта, служа "приводными ремнями" от масс к операм...
Думал ли я, что в мирное время снова загремлю на невидимый фронт? Что опять мне придется влиться в незримые шеренги его бойцов, имя которым легион, и вести двойную жизнь советского патриота? И в партпридурках состоять, и в студентах, и одновременно являться стукачом от слова СТУК (сверхштатный тайноуполномоченный КГБ.)
Но, дорогие читатели, расскажу по порядку, как я вновь попал на невидимый фронт, ставший в мирные дни самым важным фронтом строительства коммунизма.
...Началось все с конспиративного вызова через военкомат. Когда опер, назвавшийся Петровым, предложил мне выполнять патриотический долг, я мысленно послал его куда подальше - мол, начхать я теперь, дорогой товарищ, на тебя хотел... И тут же поплатился за свое благодушие, попав на ловко подброшенный им крючок. Опер дал мне месяц сроку, чтобы получше подумать и явиться к нему опять после Нового года.
Когда я от него уходил, он бесцеремонно всунул мне в карман шинели какую-то бумажку, сложенную в несколько раз, сказав: "Вот вам отрывной календарь на месяц, для памяти - как последнее число оторвете, так и явитесь сюда на следующий день в 20.00". Я опаздывал на свидание, и мне не до календаря было, тем более что я не собирался сюда приходить ни через месяц, ни через два... Лишь через несколько дней я случайно вытащил эту бумажку из кармана и, развернув ее, обомлел: вот так календарь! Это была рабочая хлебная карточка с талончиками на 800 граммов хлеба в день...
Я сразу сообразил, что опер просто-напросто решил купить меня. Такая карточка тогда была невероятным богатством, но я пошел в военкомат, чтобы ее вернуть.