В Москву я попал неожиданно. Наша команда, человек тридцать школьников и студентов, вышла в лесу к полустанку, где толпились молочницы с бидонами, ожидавшие пригородный поезд, - это оказалась ветка Белорусской железной дороги. Через два часа я был уже в самом центре столицы, на улице Горького, блещущей чистотой, как в мирное время. К нашей радости, никаких развалин и пожарищ в центре не оказалось, хотя фашистская авиация совершала регулярные налеты на Москву. Город выглядел, как в праздники: девушки были в нарядных платьях, на улицах все время слышалась музыка, доносившаяся из репродукторов, словно никакой войны нет и враг не приближается.
Внешний вид у меня был такой, что прохожие шарахались. Конечно, тут же я нарвался на комендантский патруль. Лейтенант сперва принял меня за дезертира, бежавшего с фронта. Слава богу, чудом у меня сохранился паспорт и справка, которую всем школьникам выдали на окопном фронте вместе с деньгами в сумме 146 рублей. Военные меня отпустили, приказав срочно зайти в парикмахерскую и в баню.
Мне просто стыдно стало за то, что я поддался панике и драпал: ведь раз в Москве все спокойно, значит, на фронте порядок. И я заявился к тете на Елоховскую этаким "героем"- с тортом "Пралине”, банкой бычков в томате и бутылкой белого портвейна, спустив всю полученную мной на окопном фронте зарплату в коммерческом гастрономе у Разгуляя и в парикмахерской.
Целую неделю я отсыпался и отъедался, а когда пришел в себя, то мне уже казалось, что вся эта окопная эпопея с кошмарным блужданием в лесах мне просто приснилась.
"Мне ли, раненому окопному волку, сидеть за партой, словно девчонка? Пойду трудиться – все для фронта, все для победы”, - решил я. Однако устроиться оказалось непросто: на один завод меня не приняли из-за репрессированных родственников, на другой – из-за сильной близорукости, третий завод собирался эвакуироваться. Так я и проболтался в Москве до середины октября…
Спустя две недели я попал в "третью панику”, едва не решившую исход Второй мировой войны.
15 октября тетя настояла на том, чтобы я привел в порядок нашу квартиру в Новых домах. Там никто не жил - соседка тетя Дуся эвакуировалась с детьми в свою деревню в Тульскую область и очутилась... на оккупированной территории, а сосед дядя Федя и папа записались в ополчение и находились на казарменном положении. Между тем на папину комнату зарился дворник Макаров, у которого было двенадцать душ детей... Тетя решила, что не мешало бы мне там появляться.
Все стекла в нашем 4-м корпусе вылетели от взорвавшейся поблизости фашистской бомбы, и вместо них в окна вставили фанеру. Битое стекло никто не удосужился убрать, и мне предстояло этим заняться...
Войдя в свою комнату, я по привычке сперва схватил первую попавшуюся книгу - это оказалась "Война миров" Герберта Уэллса. Конечно, в этот вечер ни о какой уборке речи уже не шло...
...Ночью мне приснилось, что по шоссе Энтузиастов за мной гонятся марсиане в своих вращающихся вышках, - так на меня подействовала картина панического бегства лондонцев от инопланетных пришельцев. Но мне, разумеется, и в голову не пришло, что я сам вскоре стану очевидцем картины, которая превзойдет фантазию Уэллса...
16 октября в 11 часов утра, когда я уже дочитывал книгу, в квартире раздался телефонный звонок - звонил папа из своего "казарменного положения".
- Лева, слушай меня внимательно! - сказал он странным голосом. - Возьми небольшой чемодан, рюкзак, портфель и сложи туда теплую одежду, белье и полотенца... Оденься как следует и приходи с вещами на шоссе... Будешь меня ждать у моста под часами. Я выхожу с Волхонки пешком. Трамваи не ходят...
- Что случилось?! - закричал я, похолодев от страшной догадки.
- Всем партийцам и советскому активу приказано покинуть город, - ответил папа и повесил трубку.
У меня сердце упало: только что слышал сводку Совинформбюро, вроде все в порядке... Под Севастополем подразделение лейтенанта Воробьева взяло вражеского "языка", на Северо-Западном фронте отбиты все атаки, враг потерял много техники... По радио, как обычно, пел хор им. Пятницкого, но вдруг передача оборвалась, и диктор объявил, что через несколько минут выступит кто-то из Моссовета.
...Теперь вернусь назад, чтобы рассказать о том, какой разговор произошел у моего папы (с его слов) перед тем, как он мне позвонил. Утром 16 октября папа находился в своем институте мирового хозяйства на Волхонке, 14. Вдруг его вызвал комиссар Коммунистического батальона доктор исторических наук В. Мирошевский, папин соратник по Гражданской войне (батальон ополчения был сформирован по месту работы из сотрудников академии).