В этот момент позвонил телефон, и обстановка выяснилась. По тетиному голосу я сразу определил - Москва еще наша!
Тетя кричала, чтобы мы скорей шли к ней на Елоховскую. Оказывается, она нам утром сто раз звонила, но только один раз папа снял трубку и бросил ее - папа же, хоть убей, этого не помнил! Тетя кричала, что из папиного института нам ночью тоже звонили, но мы с папой проспали все на свете; институт эвакуировался с Казанского вокзала без нас, а по шоссе Энтузиастов ночью уже все убежали кто мог. Надо срочно узнавать, куда уехал институт, и догонять его...
Папа принялся звонить по всем телефонам: в свой институт, в президиум Академии наук, в райком, в Моссовет, даже в ЦК...
В институте оставался лишь один подвыпивший завхоз, который не был "в курсе", как он выразился, в президиуме телефон был все время занят, а в других местах вообще никто трубку не снимал. Ничего не узнав, мы опять собрали вещи и пошли к тете, жившей как раз неподалеку от вокзала.
На шоссе Энтузиастов уже не бурлил многотысячный поток беженцев. Лишь отдельные группки плелись по нему, но не из Москвы, а в Москву - видимо, не успев далеко убежать. Следы панического бегства были видны повсюду: у моста, где я ночью висел под часами, лежали перевернутые автомашины, обочины были усеяны растоптанными чемоданами и тряпьем, везде валялись обрывки газет...
...Более чем странное зрелище представляла собой Москва днем 17 октября 1941 года, когда мы с папой шли из Новых домов на Елоховскую. Солнце светило высоко, но не стояла милиция на перекрестках, не шагали по тротуарам комендантские патрули с красными повязками, проверявшие документы у прохожих, а пьяные валялись прямо посреди опустевших улиц.
...С добрым утром, милый город.
Сердце Родины моей...
Кипучая, могучая, никем не победимая,
Москва моя, страна моя, ты - самая любимая! -
каждый день пели по радио.
Теперь Москву никак нельзя было назвать "кипучей", "сердце Родины моей" замерло.
После бегства органов советской власти, коммунистов и активистов наступила анархия. Поскольку радио молчало и газеты не выходили, сводки Совинформбюро о положении на фронтах не объявлялись, и никто просто-напросто не знал, что творится. К примеру, о том, что 16 октября наши оставили Одессу, я узнал только через несколько дней. А о том, где под Москвой в середине октября находились немцы, я узнал лишь спустя 15 лет, после XX съезда КПСС, - до этого точная боевая обстановка продолжала оставаться засекреченной...
Чем занимались покинутые родной партией, правительством и милицией москвичи 17 октября 1941 года? Опохмелялись после ночной гулянки, стояли в очередях и улучшали свои жилищные условия, переселяясь на освободившуюся жилплощадь. К примеру, дворник Макаров со своими двенадцатью душами детей сразу же захватил нашу квартиру и стал ее отапливать папиными книгами, будучи уверен, что мы убежали из Москвы.
До самого вечера я стоял в очереди за мукой в Гавриковом переулке и слышал все сообщения "Агентства ОБС" (Одна Баба Сказала), заменившего полностью советское Информбюро и ТАСС. Бабы говорили, будто товарищ Сталин "сбег неизвестно куда". (Правда, потом утверждалось, что вождь народов оставался на боевом посту до конца, но в таком случае он где-то затаился и своего присутствия ничем не обнаруживал.)
Должен подчеркнуть, что сообщения "Агентства ОБС" касались продовольственных вопросов, а не политики. Активность граждан была направлена на поддержание распорядка, заведенного в очередях (не зря, видимо, батька Махно утверждал, что анархия - мать порядка). В очередях за дармовым продовольствием царило подлинное народовластие. Из стоявших в "хвостах" стихийно создавались временные органы самоуправления, которые били по мордам нарушителей, пытавшихся прорваться без очереди, и следили, чтобы каждый, чья очередь подошла, не брал больше нормы, установленной по общему согласию.
К примеру, в Гавриковом каждый мог брать в подвале мешок муки, но, когда моя очередь подошла, перед самым моим носом вдруг задние постановили: давать мешок муки на двоих - чтобы всем досталось! Я взял мешок на пару с какой-то старушкой, пришлось его тащить к ней домой и там делить...
Хотя не было никакой милиции, за три с лишним часа, что я провел в очереди, не вспыхнуло ни крупной драки, ни большого скандала - видимо, благодаря отсутствию наиболее активной части населения, успевшей убежать вчера из Москвы.
В общем, к тете я заявился весь в муке, как мельник, но с солидной добычей, которая ее зимой здорово поддержала.