В газете была напечатана очень плохая фотография - трудно было разобрать черты лица - и рисунок какого-то известного художника, изображающий момент подвига, когда герой бросается на амбразуру - небольшое окошко на уровне груди, откуда торчит рыло немецкого пулемета.
После скандала на Переведеновке я избегал заниматься рисованием. В артели я был в амплуа шрифтовика и мальчика на побегушках, а также подсобника - мыл кисти и разбавлял краски.
Я объяснил Дубине, что для портрета у меня не хватит таланта, я специалист только по лозунгам. До митинга оставалось два часа, а богомазы не являлись. Обстановка накалялась.
- Я с этими бля...ми чикаться не буду! Хватит, лопнуло мое терпение! - орал замполит. - Одни только неприятности из-за них: по наглядной агитации на последнем месте в полку. Все краски пооблезли, не разберешь ни х... Политуру только жрать могут. Всех в маршевую загоню!
- И меня? - с надеждой спросил я разбушевавшегося Дубину.
Замполит уставился на меня ошалело.
- X... с тобой! Ежели портрет будет к сроку - и тебя отправлю! - пообещал он.
Должен сказать, что подвиг Александра Матросова меня потряс, ведь он осуществил то, что было моей тайной мечтой. Я взял кисть и на большом листе загрунтованной фанеры, приготовленном Хряковым для очередного Ильича, нарисовал черной краской портрет Матросова. Я даже не глядел на тусклую фотографию в газете. Нарисовал героя таким, каким себе представлял.
Мой портрет понравился всем, и прямо на митинге замполит от лица командования объявил мне благодарность, после чего раздались громкие аплодисменты в мою честь.
Я не знаю, что со мной произошло, не могу этого объяснить. Хотя меня Дубина не назначил выступать, я вышел и произнес речь. Первый и, кажется, последний раз в своей жизни.
Не помню, что я говорил, но смысл моего выступления свелся к следующему: вместо того чтобы целыми днями бороться со вшивостью и ловить придурков, надо бросить все силы на украшение новой, прямой, как стрела, дороги, по которой маршевые роты будут уходить на фронт. По одну сторону надо установить громадную звезду Героя Советского Союза, по другую - орден Ленина, а в самом начале - огромный щит с изображением бессмертного подвига Александра Матросова... Дорогу я предложил назвать "Аллеей героев имени Александра Матросова".
Это был триумф.
- Ларский, ты что, сам допер? - не раз потом у меня допытывался Дубина, который и в Москве-то ни разу не был и даже не слышал о Дворце Советов и о гигантском Ленине, с пальца которого должны были взлетать "сталинские соколы". Правда, он мне рассказывал, что и у них в райцентре поставили довольно большой памятник Ленину с протянутой рукой, но после того, как на этой руке повесился какой-то алкаш, вместо Ленина поставили Сталина с рукой на груди.
Более внушительных монументов ему не довелось видеть. Мои масштабы его просто огорошили: я предложил орден Ленина и золотую звезду сделать высотой в пятьдесят метров!
Возможно, во мне заговорила кровь далеких предков, строивших пирамиды в Древнем Египте. Но об этом замполит Дубина знать, конечно, не мог. Правда, комбат распорядился снизить высоту монументов с пятидесяти до десяти метров.
- Если эти херовины попадают на маршевое пополнение, кто будет отвечать? - резонно спросил он.
С учетом этого замечания мой план за подписями командования батальона был послан в полк и получил у начальства самую горячую поддержку.
Командованию батальона была объявлена благодарность за ценный почин, а другим батальонам было приказано брать с нас пример и тоже построить "Аллею героев".
Так в один миг из безвестного придурка при клубе я сделался выдающейся личностью батальонного масштаба.
Мне, как автору плана, командование поручило руководить созданием "Аллеи героев". Комсомольская организация батальона взяла шефство над стройкой. В помощь мне был придан целый штаб во главе с комсоргом батальона. Половина придурков была освобождена от будничных работ и передана в мое распоряжение. Кроме того, нам придали 2-ю стрелковую роту, саперный взвод, бригаду плотников и столяров, артель богомазов и даже настоящего художника Гайдара, окончившего в Москве ВХУТЕМАС. Он-то и должен был возглавлять создание гигантского панно, изображавшего подвиг Матросова.