Капитан оказался человеком слова. Правда, вызвал он меня не в штаб, а к себе в землянку для сугубо конфиденциальных переговоров. Как офицер, он мог, согласно уставу, приказать мне все, что ему угодно, а я, рядовой боец, обязан был его приказ беспрекословно выполнять.
Короче, ему требовался человек, который смог бы вместо него чертить штабные схемы с боевой обстановкой: генерал назначил какую-то штабную игру ("черт их знает, этих армейских, в партизанах он в игрушки не игрался"), а по рисованию в школе он получал одни двойки.
С другой стороны, перед начальством тоже неохота было опростоволоситься.
Тут я вспомнил нашу игру в "штаб", как мы с Сережкой-Колдуном и Мирчиком-Соплей лихо малевали синие и красные стрелы. У меня это здорово получалось.
Я взялся помочь капитану, а он, в свою очередь, дал партизанское слово, что будет по гроб жизни благодарен и в долгу не останется. Меня немного смущала моральная сторона нашей сделки, все-таки...
- Ерунда! - рассмеялся капитан. - Война все спишет. Не обманешь - не проживешь. Главное в военном деле - достичь успеха, а победителей не судят.
Разумеется, я не переоделся в форму капитана Котина и не пошел вместо него на штабную игру. Капитан Котин был там собственной персоной в числе всех штабных офицеров, расположившихся у КП командира дивизии, а я притаился метрах в семидесяти от них, в старой стрелковой ячейке, вырытой под большим камнем и надежно замаскированной сверху с помощью капитанского ординарца. Ординарец должен был осуществлять между нами связь: приносить мне записки от капитана с конкретным заданием и его топокарту с обстановкой, а от меня приносить ему ту же топокарту и нарисованные мной на листах блокнота схемы (само собой, он должен был соблюдать различные приемы конспирации, чтобы это выглядело так, как будто сам капитан Котин своей собственной рукой эти схемы чертит).
Пришел генерал, и мы стали играть.
Ординарец грелся наверху на камне, а я сидел, скрючившись, в глубокой сырой норе, работать было неудобно, на бумагу сыпалась земля. По сигналу своего капитана ординарец время от времени направлялся к нему с фляжкой или с зажигалкой, чтобы дать прикурить. Бумаги, свернутые в трубочку, он нес в рукаве шинели и незаметно передавал шефу.
Вначале игра шла весьма успешно.
- Мы впереди всех, всем полкам нос утерли! - докладывал мне сверху ординарец. - Сам генерал говорит, учитесь, мол, у капитана Котина. Вот это, говорит, штабная культура.
В последнем задании либо сам Котин перепутал север с югом, либо я что-то напутал - в моей берлоге совсем темно стало, а я и без того плохо видел. Но тогда я об этой ошибке не подозревал. Ординарец понес схему, но его возвращения я так и не дождался. Я сидел в норе до самой ночи, окоченел, как цуцик, от холода и сырости. Потом я выбрался оттуда, долго плутал по каким-то чужим тылам, пока не разыскал расположение нашего полка. Только под утро добрался я до штаба и узнал, что капитан Котин только что сдал дела и уехал со своим ординарцем принимать командование каким-то другим полком. В отношении меня он никаких распоряжений не оставил.
Впоследствии я узнал, что, опростоволосившись на этой штабной игре, он чуть было не проиграл свою карьеру. Выручила партизанская смекалка. Последняя его схема вызвала дружный хохот всех присутствующих на разборе задания.
- Капитан Котин, вы что, больны? Или перебрали из своей фляжки, видно, часто прикладывались?! - кричал на него генерал. - Вместо того чтобы ударить по противнику, вы правым флангом бьете по соседу справа, а левым флангом - по собственным тылам и своему штабу. Как прикажете это понимать?!
Котин не растерялся.
- Виноват, товарищ генерал, перебрал самую малость. Болен, радикулит замучил.
Ему сошло, учли "штабную культуру", а мне ротный влепил три наряда вне очереди в караул за то, что отсутствовал на вечерней поверке...
И пошла у меня по прибытии на фронт полоса неудач.
Я был готов к великим подвигам, но отнюдь не к тому, что увидел, то есть серым, унылым, как станет ясно, будням, именно из-за этого я снова оказался в придурках, но на этот раз уже не в тылу, а на фронте.
Пусть простит меня читатель за небольшое отступление от сюжетной линии, но я снова хотел бы затронуть вопрос о месте и роли придурков в Советской Армии. По наивности в свою бытность клубным богомазом я полагал, что последние существуют только в тылу, а на фронте кантоваться не могут. Поэтому они и стараются всеми правдами и неправдами в запасных частях оказаться, и комиссии за ними охотятся именно для того, чтобы бросить их в бой.