- Война все спишет! – говорили штабные придурки, списывая личный состав 16-й армии в расход по причине проявления им массового героизма.
(Маньяк Гитлер слепо следовал тактике античных вандалов – топить врага в его собственной крови. В отличие от него товарищ Сталин подошел к этому вопросу творчески. Гениально применив закон марксистско-ленинской диалектики о переходе количества в качество, он утопил врага в нашей собственной крови…)
Такое положение в будущем может привести к определенному конфузу.
Когда я находился в Ташкенте, в эвакуации, в нашем "тамарахануме" (дом, куда поселили сотрудников Академии наук СССР, был построен для балетной школы имени народной артистки Тамары Ханум) жил очень интересный ленинградец, потом переселившийся в Москву, доктор Герасимов. Он по черепу мог восстановить точный портрет человека. Тогда он, к примеру, вылепил Тамерлана. После войны он по черепу восстановил облик князя Юрия Долгорукого, основателя Москвы, памятник которому был воздвигнут перед Моссоветом в честь 800-летия города.
А после того как памятник воздвигли, выяснилось, что Юрий Долгорукий-то был монголоидного происхождения, то есть относился к желтой расе. Тогда у нас с китайцами была "дружба навеки", памятник оставили. К чему я это все говорю? Может быть, через сто лет любознательные потомки захотят по методу профессора Герасимова восстановить портрет Неизвестного солдата. И вот тогда-то мы и можем оказаться перед лицом определенного конфуза: где гарантия, что Неизвестный солдат не окажется евреем?
На Керченском плацдарме моя похоронная деятельность окончилась в феврале 1944 года, незадолго до нашего наступления и освобождения Крыма.
Поскольку я был бойцом похоронно-трофейной команды, я хотел бы упомянуть об одной довольно многочисленной категории военнослужащих, тоже приписанных к "наркомзему".
Теперь-то об этом можно говорить открыто, но во время войны если кто-нибудь посмел бы заикнуться, что помимо "наркомздрава" и "наркомзема" для солдата есть третий выход, ему бы Особого отдела не миновать. Но третий выход имелся, и именно в него, спасаясь от "наркомзема", незаконно улизнули несколько миллионов человек.
Нет бы поступить в "наркомзем" и способствовать "повышению урожайности колхозных полей в качестве удобрений", как говаривал наш особист капитан Скопцов. А эти предатели посмели нарушить присягу и сдались в плен!
С другой стороны, и маньяк Гитлер такую ораву кормить не собирался. Он нахально потребовал через международный Красный Крест, чтобы товарищ Сталин взял советских военнопленных на свое довольствие. Товарищ Сталин отказался это сделать, несмотря на то что в числе военнопленных находился его родной сын Яков, от первого брака. Он остроумно заметил, что никакой Яков в природе вообще не существует, есть только предатель Родины.
Поскольку предатели Родины числились за "наркомземом" не в качестве придурков, а в качестве покойников, никакого довольствия им не полагалось, и как только они оказывались в нашем распоряжении, их прямым ходом отправляли в тот же "наркомзем" по назначению.
Как я отмечал, вспоминая своего друга детства и покровителя Карла Маркса, в моей жизни почему-то все происходило наоборот.
"Сапер ошибается только дважды: первый раз, когда идет в саперы, и второй - когда подрывается и кончает могилой", - говорил командир саперной роты гвардии капитан Семыкин. Я, можно сказать, начал с конца - пришел в саперы "из могилы". Возможно, только поэтому год спустя не подорвался вместе с майором Семыкиным, тогда уже начальником инженерной службы полка.
После моего падения с пьедестала в качестве создателя "Аллеи героев" имени Александра Матросова до самого дна придурочной иерархии кривая моей солдатской карьеры снова пошла вверх.
Собственно говоря, полковой инженер капитан Полежаев приметил меня давно, поскольку инженеру требовался солдат, умеющий чертить и рисовать. Но из-за кражи моих очков все сорвалось. И вот нежданно-негаданно я снова прозрел! Правда, не полностью, но мог уже, к примеру, вблизи узнавать людей и даже знаки различия на погонах. На свое счастье, я нашел какие-то странные немецкие очки, хранившиеся в проржавевшей железной коробке, которая валялась среди так называемых трофеев в одной из наших повозок. Очки были необычной формы, огромные и с тесемками вместо "оглоблей", поэтому в них меня часто принимали за переодетого немца и задерживали для выяснения личности. На передовой в них вообще появляться было опасно - могли свои же и подстрелить.