Однако вопреки его стараниям я в роте остался. С евреями же в нашей роте он просчитался. В "Книге учета личного и боевого состава саперной роты"числился один еврей. Затем к нам в роту прибыл рядовой Вайсблат из Белостока. Да еще к нам из штаба перевели моего приятеля Сашку Эрлиха. Но по-прежнему числились два еврея: Сашка заявил, что он, в общем-то, не совсем еврей. Записал его русским. Бог с ним.
…Спустя много лет я приехал в Израиль вместе с тысячами евреев из разных мест советской империи: из Грузии, Прибалтики, Средней Азии, Закавказья, Молдавии…Прожив почти всю жизнь в столице, я до приезда на историческую родину имел весьма смутное представление об этих моих единоплеменниках. И вот, узнав их поближе, я вдруг, грешным делом, подумал: "А не являлись ли трое из четверых грузин нашей роты грузинскими евреями?"Сержант Утиашвили, раненный в Карпатских горах, Намиашвили и Мегерешвили из города Кутаиси? Недавно только я узнал, что таты – это горские евреи! Значит, старик Мошаев из Дербента тоже относился к "нашей нации”? Теперь-то мне совершенно ясно, что Левитас был не литовец, а еврей…
Но мало-помалу Мильт все-таки уразумел, что моя работа укрепляет позиции капитана Семыкина в вышестоящих инстанциях. Мильт держался на капитане, стало быть, в конечном счете и я работал на него. Поэтому скрепя сердце он примирился с моим существованием.
Работа же моя заключалась в том, что я вел всю отчетность и документацию за полкового инженера Полежаева, который, будучи в обиде на судьбу, время от времени впадал в запой. То ли он был в плену, то ли в партизанах, но направление в полк он воспринял как несправедливое понижение по службе. К тому же и дивинженер оказался его бывшим подчиненным, и этот факт еще больше бередил его душевную рану. В трезвом виде Василий Титович Полежаев был человеком весьма остроумным и интеллигентным, но в период запоя страшно буйствовал, и если, не дай бог, в руках у него оказывалось оружие, подступиться к нему бывало просто опасно.
- Я офицер германской армии! - кричал Василий Титович и стрелял в приближавшихся.
Он успел обучить меня составлению боевых донесений, схем и планов и затем на долгое время отошел от дел, предоставив мне полную свободу действий, и был очень доволен тем, что мне придется дурачить дивинженера, подделывая его подпись.
А я стал регулярно и в срок доставлять дивинженеру боевые донесения, отчеты и всю прочую документацию. Дело дошло до того, что наш полк начали ставить в пример по части инженерного обеспечения. Приказом командира дивизии полковому инженеру и командиру саперной роты была объявлена благодарность. Василий Титович смеялся до слез над дивинженером.
- Во, как мы его у...ли!
А дивинженер прекрасно знал, кто составляет боевые донесения и их подписывает, но притворялся, будто не знает. Зато с его писарем Чернецовым, составлявшим сводки для корпусного инженера, мы работали в открытую.
- По минам не дотягиваем, - говорил, к примеру, Чернецов. - Сколько там у тебя в полку снято?
- 256 снято, из них 31 противотанковая, - отвечал я.
- Накинь еще сотни полторы!
Я накидывал, что мне стоило?
Если по земляным работам не дотягивали, я тоже подкидывал ему в отчет кубов 100 или 200 - сколько требовалось. Вот так мы и вышли на первое место среди саперных подразделений во всем корпусе!
Мои схемы очень нравились в вышестоящих штабах, и моего шефа постоянно хвалили за "штабную культуру". Правда, в отличие от капитана Котина, за которого я играл в штабную игру, Полежаев действительно обладал штабной культурой и, если бы захотел, мог делать всю эту работу намного квалифицированней меня. Но из-за своих "вынужденных отпусков" он без меня просто не мог. И когда наконец был назначен дивинженером 318-й Новороссийской дивизии, намеревался забрать с собой и меня. Но встали на дыбы командир роты и наш дивинженер.
- Пока у меня Ларский, я за полк спокоен, - заявил дивинженер. - Если даже ни одного сапера не останется, работа не остановится: все отчеты будут в порядке...
И я понял, что на фронте один придурок, умеющий писать донесения, равен как минимум целой роте!..
…Старшина Мильт также плел интриги, стараясь испортить мои отношения с полковым инженером. Когда я отправился с передовой в тылы относить донесение дивинженеру, шеф поручил мне попутно секретное задание. Он дал мне пустую флягу и записку к начпроду - Мильт не должен пронюхать об этой операции, у моего шефа со старшиной по части спиртного сложные расчеты.
Я сделал, как мне было приказано. На обратном пути я зашел по делам в ротную хозячейку - у старшины сидел гость, сержант-придурок со склада. С Мильтом мы ладили как кошка с собакой, поэтому я очень удивился, когда он пригласил меня к столу и поднес чарку водки.