Даже внешность капитана Скопцова совершенно не соответствовала облику настоящего чекиста, каким я его обычно представлял. Он скорее был похож на смазливую продавщицу, причем довольно кокетливую, краснощекую, с нежными ямочками на щечках. Должен сказать, что в личном обаянии ему отказать нельзя было. (Между прочим, в полку поговаривали, будто капитан Скопцов женщина, но работает под мужика по соображениям оперативного порядка.)
Вообще-то во всей нашей ишачиной затруханной дивизии "Рыбка ищет", пожалуй, и впрямь выглядел "светлой" личностью. Когда он бывал на людях, улыбка не сходила с его нежного личика, и какая улыбка! Мне думается, что Джимми Картер (которого, говорят, за его улыбку и выбрали в президенты) и тот не смог бы так лучезарно улыбаться. При встречах с симпатягой-особистом я и сам не мог удержаться - так заразительна была его сияющая улыбка. Она передавалась, как зевота, и я скалился, хотя на душе у меня в этот момент скребли кошки.
Эти качества капитана Скопцова еще ярче выступали на фоне угрюмой медвежьей фигуры его зама, старшего лейтенанта Зяблика, прозванного Немым - от него на людях никто не слыхал ни слова. Когда Немой мрачной тенью следовал за своим сияющим шефом, Колька Шумилин, наш ротный повар, обычно не выдерживал и шептал мне: "Вот муж с женой идут". Но мне было не до смеха.
С капитаном Скопцовым знакомство у нас состоялось в общем порядке, путем фильтрации через Особый отдел сразу же по прибытии нашего маршевого пополнения на Керченский плацдарм.
Ночью мы были распределены по ротам, а наутро нас опять собрали вместе, отвели на какой-то косогор к одинокой землянке и велели располагаться надолго. Было нас человек двести. В землянку вызывали по одному. Процедура затянулась до глубокой ночи. Подобно санчасти, проведшей тут же поголовный телесный осмотр на вшивость и гонорею, Особый отдел проводил осмотр наших грешных душ.
Не стану вдаваться в подробности, что такое Особый отдел. Хочу лишь посоветовать читателям послевоенного поколения: если какой-нибудь убеленный сединами ветеран будет уверять вас, что во время войны он с Особым отделом не имел ничего общего и что слал всех этих оперов к е... матери, - не верьте этому "герою", ибо, как правило, сетей Особого отдела никто не миновал. Так, на "Горьковском мясокомбинате" каждый маршевик, присягнув на верность Родине и лично товарищу Сталину, давал дополнительную присягу Особому отделу и вместе с ней подписку о неразглашении. Присяга Особому отделу тоже начиналась словами: "Я, гражданин Советского Союза..." Какой же советский гражданин в военное время мог позволить себе уклониться от священной обязанности содействовать органам СМЕРШа в выявлении вражеских лазутчиков? Только открытый враг мог на это пойти в порядке саморазоблачения.
Как читателю уже известно, первым, с кем я столкнулся после своего неожиданного назначения комсоргом в маршевый эшелон, был особист, назвавшийся Лихиным.
Первым из полковых чинов, который со мной беседовал по прибытии нашего маршевого пополнения на Керченский плацдарм, оказался тоже особист - капитан Скопцов.
Когда же я на фронте после ранения угодил в "наркомздрав", прежде чем меня осмотрели врачи, со мной обстоятельно побеседовал госпитальный регистратор (тот же особист, но в белом халате поверх формы). А если бы, к примеру, мне не повезло и я отправился бы в "наркомзем" как павший в боях за Родину, - и тогда бы опер не оставил меня в покое, поскольку он обязан был исходить из предположения, что я сдался в плен или дезертировал с передовой…
Но продолжу рассказ о вечно сияющем капитане Скопцове.
- Мягко стелет, сука, да жестко спать! - так отзывался об обаятельном особисте Бес. Конечно, у блатного глаз был наметан на оперативных работников.
Забегая вперед, скажу, что по окончании войны капитан Скопцов "постелил" Бесу не так уж мягко: десять лет на тюремных нарах! По уголовному делу за убийство лейтенанта-пограничника на почве ревности. "Рыбка ищет" терпеливо выжидал, когда для Беса подвернется хорошая статья. Бес его недооценил и за это жестоко поплатился, думая, что не оставил улик.
Дело в том, что капитан Скопцов был в полку, пожалуй, самым азартным "махальщиком". На фронте игра в "махнем не глядя" стала повальным увлечением. Правила ее были простые. Желавшие махнуться должны были быстро сунуть руку в свой карман и, зажав в кулаке первую попавшуюся вещицу, обменяться друг с дружкой, после чего разрешалось посмотреть, что кому досталось. В конце войны чего только не было в солдатских карманах. Один "промахал" золотые часы на сломанную зажигалку, другой на какую-нибудь пуговицу вымахал серебряный портсигар с немецкой монограммой...