Чем кончилась история с Кропоткиным, я не знаю, но поговаривали, что в городе Тржинце начались повальные аресты, и вскоре три эшелона поляков было отправлено в Сибирь.
...Победу, наверное, отмечали бы без конца, но на четвертый день вышел строжайший приказ прекратить пьянку и восстановить по всей армии порядок.
Госпитальное начальство постаралось поскорей избавиться от нашей команды, первой вступившей в город Тржинец, поскольку мы оказались причастными к какому-то ужасному ЧП, о котором толком никто ничего не знал. Нас послали в запасной полк, но война кончилась, и, горланя песни под баян, мы теперь направлялись не ближе к фронту, а ближе к дому.
В запасном полку мы застали такую картину, что подумали было - чудится с перепою!
В центре расположения полка стояла огромная полевая баня, в которую, топая подкованными сапогами, шли потоком немецкие солдаты с шевелюрами, а выходили из бани... наши "иваны", оболваненные под нулевку, в обмундировании и обмотках. По команде они строились и с песней "Красноармеец был герой, на разведку боевой" расходились по своим подразделениям как ни в чем не бывало. Все это происходило на наших глазах, прямо как в цирке. Это была самая забавная метаморфоза, которую я только видел на фронте, и были это не немцы, а блудные дети - власовцы, которые вновь вливались в ряды родимой армии.
Когда я прибыл в свой полк, у нас этих "бывших" было полным-полно, и они наивно ожидали скорой демобилизации. Однако комедия переодевания в советскую форму, конечно, окончилась трагедией. Когда наш полк вернулся из Чехословакии в Закарпатье, власовцев быстренько переодели из солдатской формы в арестантскую.
Это двойное переодевание оказалось блестяще проведенной СМЕРШем операцией, благодаря которой десятки тысяч "блудных детей" не выскользнули из железных объятий Родины-матери. Надо сказать, что во время победного возвращения некоторые власовцы, политически более подкованные - бывшие коммунисты и комсомольцы, пытались дезертировать на Запад. Из нашей роты тоже ушло двое бывших политработников. Другие надеялись на прошлые заслуги в рядах Советской Армии и первым делом принялись писать в Президиум Верховного Совета СССР. Но все их слезные послания попадали, разумеется, не к всесоюзному старосте Михаилу Ивановичу Калинину, а к нашему полковому особисту капитану Скопцову.
Наверное, единственными "власовцами"из числа вернувшихся на родину, которых не упекли в "Архипелаг", были наши ишаки, попавшие в плен в Карпатах вместе с Мамедиашвили. На этот раз Особый отдел решил не перегибать палку и не зачислять их в категорию изменников Родины. Под их маркой как-то чудом проскочил и сержант Мамедиашвили, благополучно демобилизовавшийся в первую очередь по возрасту.
Разумеется, прежде я никому не признавался в том, что меня знал самый главный власовец - сам генерал Власов! Дело прошлое, теперь я могу рассказать, как мы с папой встретили его перед войной у станции метро.
Станция метро "Дворец Советов" находилась поблизости от Наркомата обороны и от Академии Генерального штаба, поэтому возле этой станции можно было видеть новых советских генералов с красными лампасами.
И вот однажды у метро нас окликнул высокий дяденька в генеральской форме с какими-то диковинными, громадными орденами на груди.
- Гриша! Сколько лет, сколько зим... - сказал он папе. - А тебя я помню, когда ты еще под стол пешком не ходил, а только родился, - сказал он мне. - Когда-то я с твоим папой и твоей мамой в одной комнате ютился, они на диване спали, а я на полу.
Папа дал мне денег, чтобы я сходил купил себе мороженое.
Не знаю, о чем они говорили с генералом в сквере.
Потом папа мне сказал:
- С этим дядей я вместе учился в Военной академии, его фамилия Власов. Он тоже жил в Китае.
- Это он в черном альбоме такой смешной, остриженный наголо, в пенсне и с усами? - спросил я папу. А я еще подумал: где я его видел?
Власов - не редкая фамилия, и, столкнувшись на фронте с власовцами, я, конечно, подумал, что папин приятель к ним никакого касательства не может иметь. Но однажды в немецком окопе я подобрал любопытства ради власовскую листовку с портретом и сразу же понял, что это именно тот Власов, а не какой-нибудь другой.
На передовой каждый мог попасть в плен, а при моей подслеповатости я лишь чудом этой участи избежал. Окажись я в плену - меня либо сразу же прикончили как еврея, либо отправили в лагерь смерти. Причем СМЕРШ все равно зачислил бы меня в категорию "изменников Родины".
А вдруг мне пришлось бы обратиться за помощью к самому Власову? Интересно: спас бы он меня?